Совдетство. Узник пятого волнореза

– Далеко не заплывайте! – строго предупредила тетя Валя, отгоняя скрученной газетой мух, норовивших сесть на разложенную снедь. – Может, сначала все-таки поешьте, а?

– Тогда точно не успеем окунуться. Тупася, за мной!

В первый раз Батурины взяли меня к морю, когда я только собирался идти в школу, но читать уже немного умел. Чтобы я тренировался в буквосложении, дядя Юра, тогда еще сильно зашибавший, отправлял меня перед каждой остановкой к расписанию. Напечатанное через копирку на листке, оно висело в коридоре, между окнами. Встав на приступочку, я разбирал по слогам трудные названия, а потом мчался в купе со счастливым криком:

– Следующая станция – Курск!

– Молодец! – хвалил Башашкин и лихо выпивал с попутчиками за талантливого племянника.

Но когда я радостно сообщил, что следующая станция – «Тупасе» (вместо – «Туапсе»), все в купе просто легли от хохота, – и я получил обидное прозвище Тупася. Однако главная беда ждала меня впереди: перед Новым Афоном поезд проезжает платформу «Пцырсха». Я, вернувшись, громко доложил: «Следующая станция “Пцы-ро-ха”». Тут уже хохотал весь вагон во главе с усатым проводником – и я стал еще вдобавок «Пцырохой». Правда, в Москве Батурины меня так почти не называли, но едва мы садились в поезд, чтобы ехать в Новый Афон, я сразу становился «Тупасей» или «Пцырохой» в зависимости от ситуации.

Легко спрыгнув на промасленную щебенку, я дождался, пока дядя Юра, изнемогая от тяжести живота, который он называл большим полковым барабаном, сползет по ступенькам на землю. Насыпь от берега отделяли канава и двухметровый вал ежевичных зарослей. Дорожка, вытоптанная до каменного блеска, вела к просвету в колючих дебрях. Я на ходу, не подумав, сорвал и съел сладкие, черные ягоды. На зубах заскрипела придорожная пыль, отдающая копотью. Отплевываясь, я осторожно скользнул в проход и все-таки слегка задел плечом колючки.

За зеленой стеной открывалось бескрайнее бирюзовое море. У берега плавали, ныряли, плескались или просто мочили ноги пассажиры нашего поезда. Повсюду виднелась отпускная одежда, наскоро снятая и разбросанная. Белые войлочные шляпы с бахромой валялись на гальке, точно выброшенные волной медузы. Тела купающихся были сине-бледные, цвета вареной курицы, что ждала нас на столике в купе. Чуть в стороне несколько цыганят, кудрявых и черных, как негритенок из фильма «Цирк», кувыркались в воде под надзором носатого дядьки с золотой серьгой в ухе.

Вдруг я увидел, как из моря выходит девушка-паж! Белый купальник облепил ее почти взрослую грудь, а сквозь мокрые трусики брезжил темный мысок. Я отвернулся, чтобы не встретиться с ней взглядом, быстро продел плавки, завязал тесемки, легким движением скинул на гальку майку и шорты, разбежался, подняв руки над головой, резко оттолкнулся ногами от берега, изогнулся в полете и позорно плюхнулся брюхом на жесткую воду, обдав брызгами окружающих, включая Зою…

– Ну ты и комод, Тупася! – крикнул Башашкин мне вдогонку.

2. Имеющий глаза и уши

Не успел я проплыть и десяти метров, как поезд издал хриплые гудки, все заторопились и метнулись к насыпи, кто-то второпях искал одежду, брошенную на берегу, кто-то – сумки, кто-то – детей. Но большинство выбежали окунуться в плавках и купальниках, даже полотенца не взяли: солнце-то в зените, и соленая влага высыхает почти мгновенно, приятно стягивая кожу. Возле узкого прохода в колючках образовалась толчея. Галантный Башашкин долго пропускал вперед женщин и детей, потом, наконец, пихнул в просвет меня, проломившись следом. Проводники стояли у подножек, махали нам руками и ругались:

– Быстрей! Быстрей! Отстанете! Весь отпуск впереди, еще до одури накупаетесь!

Состав тем временем дернулся, заскрежетав. Люди, паникуя, вскакивали на подножки, подсаживали и подталкивали друг друга. Я оказался позади Зои и видел, как Михмат помог ей вскарабкаться по крутым железным ступеням, вдавив пятерню в круглую попку, обтянутую мокрыми трусиками. Она оглянулась на него со строгим недоумением. А поезд уже тронулся и пополз, разгоняясь.

– Никого не забыли? – спросила Оксана, с лязгом опуская стальную секцию перед вагонной дверью.

– Вроде бы нет…

– Один мужик далеко заплыл. Но не известно, из какого вагона, – отдуваясь, сообщил Башашкин.

– Известно, – вмешался очкарик. – Наш сосед – Павел.

– Тю-ю… – всплеснула руками проводница. – Вот дуролом! Вещей-то у него много?

– Порядочно.

– Опять опись делать.

– Может, еще нагонит! – успокоил дядя Юра. – Бывает. Йод есть?

– Зеленка. В аптечке, – кивнула она. – А что такое?

– Чертовы колючки! – Через большой волосатый живот Батурина тянулась алая сочащаяся царапина.

– Ну пойдем, раненый, пойдем! – проводница поманила его за собой. – Помажу!