В том, как движение организовано сегодня, есть глубокий и непреодолимый разрыв между средствами и целями. Стремясь к реформизму, организации по защите животных полагают, что каким-то образом, когда-нибудь в будущем мы придём к тому, что животных перестанут эксплуатировать. Это чем-то напоминает рассуждения левых о жизни после революции. Проблема в том, что главные методы борьбы сегодня просто поддерживают основные отношения, которые превращают животных в товар и обрекают их на кровавую эксплуатацию. Пока зоозащитники будут буксовать на повестке реформирования худших практик животноводства, они будут оставаться не более, чем консультантами. Это отрасль, которая, вероятно, в какой-то мере согласится с их требованиями при условии, что они окажутся хорошей маркетинговой возможностью или приостановят фактическую отмену права собственности на животных и их эксплуатации. Что ещё хуже, организации, которые занимаются подобным активизмом, извлекают из этого выгоду и содержат свои бюрократические аппараты за счёт «гуманно выращенных» животных, о которых они так заботятся. Это делает их соучастниками мучения животных, против которого они якобы борются.
Страдания животных как фетиш
Если бы проблемы, от которых страдает индустрия прав животных, заключались бы только в этом, перечисленного уже было бы достаточно, чтобы обречь его на неудачу. Однако бо́льшая часть современных зоозащитных движений также страдает от недальновидности, отсутствия политической хватки и имеет набор стратегий, маргинализирующих важность страданий людей, одновременно фетишизируя страдания животных. Хотя для организаций, деятельность которых сфокусирована на животных, и закономерно придавать им особое значение, но этот акцент не стоит делать за счёт особого вида животного под названием «человек».
Если мы хотим бросить вызов иерархии и господству на всех уровнях общества, мы должны оспаривать
В результате этой фетишизации животных многие готовы отказаться от приверженности всеобъемлющим принципам освобождения для всех и больше заинтересованы в сохранении того, что они считают лучшим миром для животных, политическом имидже и статусе зоозащитного движения. Это справедливо даже в том случае, когда потенциальная приверженность защите животных имеет катастрофические последствия для борьбы за равенство между людьми. В условиях возрождения господства неоконсерватизма в Америке после 9/11 стремление обратиться к фундаменталистам и консерваторам в общем контексте, кажется, получило странный импульс. Многие активисты утверждали, что нам как движению необходимо обратиться вовне, чтобы привлечь христианских консерваторов, неоконсерваторов и других правых, способных воспринять наши идеи. Меня лично отчитал знакомый активист за то, что я прилюдно упоминал о своём атеизме; по его словам, мои атеистические взгляды могут отпугнуть «новообращённых» и убедить богобоязненных, посещающих церковь людей, что наше движение безбожно. Этот аргумент поддержали и другие, утверждая, что мы, активисты, не должны закрываться от евангелистов — людей, которых Крис Хеджес не без основания называет «американскими фашистами» [189] — ибо они являются преобладающей политической силой в нашей стране и потому лучше всех способны обеспечить стремительный переход к веганскому миру. Другие вторили, что нам не следует дистанцироваться от сочувствующих движению правых парней, потому что это идёт нам пользу, вливает свежую кровь. Они надеялись, что эта «свежая кровь» вдохнёт жизнь в движение и поможет сделать его мейнстримом, и, похоже, никто не учитывал тот факт, что эта свежая кровь зачастую была рада поддержать эксплуататорские и репрессивные позиции по многим другим вопросам.