Совершенная курица

Но костлявая рука вытягивает его за ошейник из-под кресла, цепляет на шелковую ленту и влечет за собою, со вздохом, нараспев бросая Дине, провожающей ее сверкающими взорами, жалобное замечанье:

Ах, собаки благороднее и добрее людей!

Барбоска упирается и, в ответ на слащавые увещанья,

лает о своем презреньи к двуличию...

Но вдруг он замечает, что старая тварь тащит его не к саду, а в противоположную сторону, и это совершенно изменяет его образ действий...

Может, она тащит туда, где цыпочка?—мелькает у него мысль.— О, поспешу, погляжу!..

И Барбоска рвется вперед, подбивая Тобишку под поджарые ножки и совершенно упуская из виду, что за минуту пред тем гнушался сообществом старой лицемерки.

Что делать! Щенок слаб, и, когда дело коснется его личных интересов, он, как и прочая тварь господня, или необдуманно кидается, куда его тянет, не заботясь ни о последовательности, ни о логике, или же вступает в сделки со своею совестью...

1 Сюда! (франц.). Ред.

Впрочем, совесть Барбоски была щекотливее, чем у многих других.

Когда Тобишка показала ему, улыбаясь, свои желтые, расшатавшиеся зубы и сказала: «Вот. милая собачка, послушно идет!» — он горестно и гневно пролаял ей в ответ:

Не забывайте, ядовитый сморчок, что у меня ошейник на горле и что порабощенному щенку извинительно многое, чего нельзя простить самостоятельной собакеї О, если бы не цыпочка!..

Но ядовитый сморчок не понял настоящего смысла этого лая и объяснил его по-своему.

Рад погулять. Фингал? Рад? Я поведу тебя вон туда,— она указала на видневшуюся вдали огороженную рощицу,— к своей лисичке...

К лисичке? Великий боже! Тут где-то есть лисичка... цыпочка так неопытна...

Его охватила страшная тревога.

Он схватил было за колено Тобишку, но она стала визжать и отбиваться.

Чего вы боитесь? — лаял Барбоска.— Я вас донесу, как любой обгорелый сук... или как мертвого ужа...

Но старая тварь жеманилась; пришлось ей покориться и идти по ее мелким шажкам.

Наконец, они достигли огороженной рощицы. Тобишка вынула из кармана ключ, отперла замок, висевший на красивых воротцах в сельском вкусе, и они очутились под светлою, движущеюся сеткой березовых ветвей.

Лисинька! Лисинька! — запела Тобишка.

Ответа не было.

Где ты, лисинька! Лисинька! Лисинька! А вот она! На солнышко смотрит!

Прислонившись спиной к белому березовому стволу, распустив извилистый хвост по траве, устремив задумчиво глаза на заходящее солнце, сидела лисичка. Хотя сторожкие уши и острая мордочка заставляли предполагать, что у их обладательницы слух тонкий и чутье тонкое, она, очевидно, не слыхала и не почуяла приближения посетителей, пока они не подошли к самой березе, под которою она приютилась.

Лисинька!

Как она вскочила, узнав знакомый голосок! Ее глаза заискрились таким восторгом при виде Тобишки, что Барбоска заподозрил, не приняла ли она эту старую шутиху за представительницу какой-нибудь особой породы кур.

Здравствуй, лисинька, здравствуй, милая! Вот я тебе гостя привела... Фингал, Фингал, поди сюда. Ну, знакомьтесь, знакомьтесь... Фи, какой невежа Фингал — рычит! Поучись-ка у лисиньки. какая она милая и обходительная! Вот тебе, лисинька, гостинчик, яичко...

Грациозная лапка деликатно откатила от себя яичко, и острое рыльце, сиявшее умилением, выразительно говорило, что лисинька в присутствии своей покровительницы так наслаждается духовно, что ей и на ум не идут вещи, питающие грешную плоть. Глаза ее с упоением устремлялись на морщинистое лицо Тобишки и увлажались слезой, пушистый хвост трепетал от избытка чувства, лапки нежно вытягивались, как бы движимые неудержимым влечением обнять предмет своего обожания...

Скушай же, лисинька, яичко, скушай!

Ясные лисинькины глазки закатились вверх к голубому небу, будто они желали сказать:

Чего-чего не сделаешь для тех, кого обожаешь!

Затем она склонила рыльце, мягко дотронулась до

яичка, с несравненной грацией, быстротой и аккуратностью выпила его, подняла восторженно головку, нежно оскалила зубки, выразительнее всяких слов давая понять:

Требуйте еще жертв, я готова!

Очаровательная простота и безыскусственность сельской жительницы возвышалась тонким эстетическим чутьем художницы, умерялась врожденною скромностью, трогательною женственностью, и все вместе представляло столь пленительное сочетание, что Барбоска, невзирая на все предубежденье, всосанное им с молоком матери, не мог оставаться суровым и сам не заметил, как смягчился.

Когда старая Тобишка, наконец, отстала со своими ласками, занявшись собиранием букета из диких цветочков, и новая знакомая с милою приветливостью обратила к нему рыльце, он только потупился, но уже не зарычал, а когда новая знакомая застенчиво выразила ему свое удовольствие познакомиться с «таким» лягавым, как он, и надежду, что это знакомство облегчит ее тоску в одиночестве, мягкосердый пес смутился и пробормотал в ответ, что он рад служить ей, чем может.

О, благодарю вас, — ответила она, — я не забуду этого доброго, сердечного предложенья! Но, — прибавила