Совьетика

Периодически нас будили по ночам тем, что на голландском военном жаргоне называлось «praaien»: это когда на весь корабль по радио обьявлялось, что «группа захвата» (boardingteam – эти голландцы уж хоть бы определились раз и навсегда, на родном языке они говорят друг с другом или на английском!) должна приготовиться к «абордажу»: осмотру какой-нибудь утлой лодочки, попавшей в поле зрения голландских военных и подозреваемой ими в нехороших делах. Еще более подозреваемыми, чем утлые лодочки, были, естественно, скоростные моторные лодки, а вот люксовые яхты голландцы хоть и обыскивали, но далеко не так тщательно. Один раз на моих глазах доблестные борцы с наркоманией сделали вид, что «не заметили», как хозяин одной такой яхты сам явно находился под влиянием наркотических веществ. Значит, и на борту они у него были? Но голландцы как-то быстренько это дело замяли, посмотрев в паспорт владельца: я поняла, что его каюту на яхте никто даже обыскивать не стал. И покидая борт таких яхт, «группа захвата», как правило, перед их хозяевами извинялась – в то время как извиняться перед латиноамериканцами-хозяевами утлых лодочек они, видимо, считали лишним. Нельзя сказать, чтобы морпехи были грубы до безобразия: до своих американских коллег в Ираке или израильтян в Палестине им было далеко. Но классовые различия в подходе к обыскиваемым прослеживались четко.

Во время таких обысков всех нас поднимали на ноги по тревоге, и я наблюдала за ними с палубы корабля. Интересно, хоть кто-нибудь из морпехов хоть раз пытался представить себе, как должны себя чувствовать люди на борту этих маленьких суденышек, когда к ним с включенными прожекторами и на всех парах несется натовская военная махина? Риторический вопрос, на который мне никогда не узнать ответа…

Зинаида, к слову, была недовольна голландской мягкостью.

– – И чего они так церемонятся с этими чернож***? – сказала она как-то во время очередного обыска одной из утлых лодочек, обращаясь ко мне: так уж вышло, что я в тот момент стояла с ней рядом. – Дали бы им как следует по шее… Да у нас в Америке ни один приличный человек с ними даже в одном квартале не поселится, а эти голландцы тут разводят с ними ай-люли-малину…

Ну, конечно, она сказала не дословно так, в английском нет понятия «ай-люли-малина»; но в переводе на наш с ней родной язык смысл сказанного ею был именно такой. Я вообще успела заметить, что среди наших эмигрантов в Европе и Америке частенько процветает самый что ни на есть махровый расизм – такого толка, который в самих этих странах давно уже считается неприличным выражать вслух. Какой-то пародийный даже, мистер-Твистеровский: «Там, где сдают номера чернокожим, мы на мгновенье остаться не можем.» Причем не только среди айтишников и ученых, но даже среди чернорабочих: помню, как в русскоязычной газете в Португалии мне попалась на глаза длинная статья о том, насколько наши маляры или сборщики ягод в поле лучше ангольцев или мозамбикцев, с тайной надеждой на то, что португальские работодатели оценят, как русский или украинский нелегал на порядок выше нелегала африканского. Просто тошно было читать. Какая уж тут классовая солидарность!

Когда Зина сказала мне это, я вздрогнула. На мгновение мне почудилось, что передо мной не она, а Николай – тот перестроечный советский чиновник, который втайне завидовал темнокожим жителям Голландии из-за того, какие у них машины.

– Вы в Ираке случайно, не в Абу-Граибе в охране служили?- вежливо поинтересовалась я.

Зинаида почувствовала, что я с ней не согласна, и бросила на меня еще один недобрый взгляд.

– Может, Вам лучше в контрактники было пойти, в частную секьюрити-фирму? – не удержалась я, – Там и зарплата больше, и развернуться можно как следует, если кто-то не понравился из-за цвета кожи…

Она ничего не сказала, но отступила от меня на полшага. А что еще я должна была ей ответить – неужели же с ней согласиться?…

В одну из таких ночей, после очередного оказавшегося бесплодным морпеховского обыска полковник Ветерхолт поймал меня, когда я возвращалась к себе в каюту. Я не успела захлопнуть дверь перед его носом, он ввалился внутрь и уходить был явно не намерен. Полковник нес какой-то вздор – про то, как оборудованы бараки в Ден Хелдере, где недавно был капитальный ремонт, и про то, что его собака скоро ощенится (не хочу ли я щеночка); а я тем временем лихорадочно раздумывала, как бы мне его потактичнее выгнать. Наконец меня осенило.

– Извините, что перебиваю Вас, полковник, – сказала я, – Я совсем забыла: Зина – знаете, та русская девушка под американским флагом, – просила меня перевести для нее на английский пару объявлений из голландской газеты. Так что, если позволите, мы договорим с Вами в следующий раз...

Это просто вырвалось у меня – потому что на борту я знала только двоих: ее да капитана. Но не могла же я сказать, что это капитан просил меня зайти к нему в такое время суток!