Весьма симптоматична и оценка четырехстороннего соглашения Д. Манке. В конце 60-х гг., отмечал он, не произошло принципиальной переоценки советской политики в отношении Берлина. Как и прежде, цель СССР и ГДР заключалась в том, чтобы распространить коммунистическое влияние на Западный Берлин и, в меру возможностей, упразднить там «западное присутствие». Вместо этого, писал Манке, изменилась, несмотря на значительное сопротивление ГДР, практическая политика Советского Союза[908]
, изменилась в сторону большей готовности к компромиссам, во всяком случае в практических вопросах, относившихся к Берлину.Этот вывод Манке подкреплял следующими соображениями. Во-первых, Советское правительство пришло к заключению, что Запад не оставит свои позиции в Берлине ни под угрозой применения насилия, ни в результате политического давления. Во-вторых, Советскому Союзу стало ясно, что консолидация его сферы господства возможна и в условиях существования свободного Берлина: с возведением стены был положен конец непосредственному дестабилизирующему влиянию Западного Берлина на ГДР. В-третьих, ввиду частичного изменения отношений СССР с США, которое выразилось в различных переговорах о контроле над вооружением, и принципиального изменения отношений с Китаем, Советский Союз во всевозрастающей мере должен был стремиться к уменьшению напряженности и общей стабилизации в Центральной Европе[909]
.Если целью СССР, писал далее Манке, являлось сокращение американского и расширение советского влияния в Европе, то в случае, если США и Западная Европа впадут в «эйфорию разрядки», соглашение по Берлину, конференция по вопросам безопасности и сотрудничества в Европе и взаимное сокращение вооруженных сил в Центральной Европе могли бы способствовать достижению этой советской цели[910]
.Если же такое неблагоприятное, по мысли Манке, для Запада развитие не будет иметь места, СССР, вероятно, и в дальнейшем будет пропагандировать мысль о «самостоятельной» или «особой политической единице Западный Берлин» в форме «модели Лихтенштейна». В соответствии с этой моделью Западный Берлин был бы связан с ФРГ в экономическом, финансовом и правовом отношении. ФРГ осуществляла бы также его внешнеполитическое представительство. Но он был бы — как и Лихтенштейн в отношении Швейцарии — самостоятельным государством. В связи с этим важнейшей проблемой было бы взятие под сомнение права западных держав на пребывание в Берлине, хотя были бы возможны и конструкции, допускающие определенную ответственность четырех держав за «политическую единицу Западный Берлин»[911]
.В ближайшие годы, продолжал Манке, для СССР и ГДР важнейшими при практическом осуществлении четырехстороннего соглашения по Берлину будут два фактора. Во-первых, обеспечение стабильности ГДР, во-вторых, толкование соглашения в духе ограничения западного и расширения советского влияния на Западный Берлин, а также сокращения связи города с ФРГ. Советский Союз, считал Манке, может попытаться использовать с этой целью в качестве рычага свою интерпретацию, согласно которой соглашение от 3 сентября 1971 г. касалось лишь Западного Берлина, и четырехсторонний статус ограничивался тремя западными секторами города[912]
.Вместе с тем Манке полностью поддерживал «восточную политику» правительства СДП-СВДП и положительно оценивал четырехстороннее соглашение, выделяя в нем выгодные Западу стороны. «Четырехстороннее соглашение от 3 сентября 1971 г., — писал он, — содержит в себе значительные уступки (социалистических стран. —
Как существенный вклад в дело разрядки напряженности в Европе рассматривал четырехстороннее соглашение А. Гроссер[914]
. Ряд трезвых оценок этого соглашения содержался в работе известного западногерманского историка профессора А. Хилльгрубера. Гроссер и Хильгрубер, как и Манке, фактически признавали, что в достижении соглашения по Западному Берлину важную роль сыграли СССР и его союзники.