Рене Клер, знаменитый французский кинорежиссер, говорил, что режиссеру лирического кинематографа дисциплина куда важнее, чем режиссеру, например, кинематографа детективного. Потому что для того, чтобы собрать воедино тончайшие, сложнейшие ингредиенты атмосферы, нужно знать дело лучше, чем детективщику, у которого все вытекает одно из другого. Наш прекрасный сценарист Виктория Токарева очень точно определила, чем сценарий отличается от прозы: сценарий похож на телескопическую удочку, где одно звено выдвигается из другого. Все должно быть свинчено железно. И у Шпаликова все его кинематографические работы не сшиты на живую нитку, а действительно свинчены железной рукой. Он создал целое кинематографическое направление и сам поставил одну из лучших картин 1960-х годов: «Долгая счастливая жизнь» (1966) на Международном фестивале авторского кино в Бергамо получила первый приз, а в России мало кем была замечена.
Шпаликов всю жизнь говорил, что он сделал мало. Но он сделал колоссально много. Три итоговых его сборника почти не дублируются. Шпаликов написал двенадцать, а по другим подсчетам, четырнадцать, если брать незаконченные этюды, полнометражных сценариев. Это очень много для человека, который прожил всего тридцать семь лет, а проработал пятнадцать.
Я когда-то с Марленом Хуциевым говорил по поводу «Заставы Ильича»: «Какое дивное атмосферное кино, так и кажется, что все получилось случайно». На что Хуциев с крайне недовольным видом сказал: «Чтобы вам казалось, что это получилось случайно, я пять лет это придумывал». Правда, он всегда настаивал на том, что в «Заставе Ильича» Шпаликов только автор некоторых диалогов, изначальный замысел фильма принадлежит Хуциеву и Феликсу Миронеру, Шпаликова, тогда студента сценарного факультета ВГИКа, пригласили, когда Миронер отказался от совместной работы, не в силах понять новой стилистики Хуциева. А знаменитые пропадания Шпаликова с доработки «Заставы Ильича», его многодневные исчезновения – это вовсе не запои, это в своем роде гораздо более мужественная позиция, чем сидеть и вносить в фильм многочисленные исправления: Шпаликов, как человек военный, имел довольно жесткие принципы. «Заставу» три года кромсали, пока из нее не получился фильм в полтора раза короче. На экраны он вышел в 1965 году под названием «Мне двадцать лет», утратил значительную часть своего обаяния, но все равно остался великим событием.
Первый, романтический, я бы сказал, гайдаровский период работы Шпаликова еще подкрашен молодым нарциссизмом, как в сценарии-автоэпитафии «Человек умер». Стихи его этой поры еще немного пафосные, немного патетические. Это период ученичества. Он закончился к 1961 году, когда сценарий «Заставы Ильича» был написан, проработан, жестоко раскритикован Сергеем Герасимовым, который потом, надо отдать ему должное, спас картину. Но после этой первой полнометражной работы начинается что-то очень важное, бесконечно серьезное и до сих пор непонятое. То, что мы называем собственно Шпаликовым.
Почему-то считается, что оттепель была явлением радостным. Но начнем с того, что оттепелей было две. Первая началась в 1953-м и закончилась в 1958-м. Закончилась травлей Пастернака, закончилась венгерским разгромом и новыми заморозками. Заморозки длились до 1961 года. В 1961-м Хрущеву понадобилось расправиться со сталинистской частью Политбюро и заодно отвести от себя упреки в наступающем голоде. Потом случился Новочеркасск, харьковские забастовки, московские недовольства. Тогда, в 1962 году, Хрущев одобрил публикацию в «Новом мире» «Одного дня Ивана Денисовича». Если бы не соображения сугубо карьерного характера, он бы никогда этого не сделал. Опора его на интеллигенцию, союз с интеллигенцией были кратковременными.
Главный трагизм второй оттепели (это примерно 1961–1966 годы) очень точно сформулировал Александр Аронов в стихотворении памяти Анны Ахматовой: «…нас Сталин отвлекал / От ужаса существованья», – но после Сталина, после социального раскрепощения в полный рост встали проблемы экзистенциальные. Вот эта экзистенциальная, бытийная растерянность и есть главная тема Шпаликова. Герои Шпаликова – люди растерявшиеся. Почти все они, как в замечательном сценарии «День обаятельного человека» (1994), издевательски говорят советскими штампами. Герои «Заставы Ильича» вообще говорят газетными заголовками, иронически их подчеркивая, потому что собственного языка у них еще нет: «Врастаем в быт со страшной силой», – говорит другу женатый Славка Костиков.