Советская поэзия. Том 1

Земля, осыпавшись над шумною водою,
Ползет и крошится туда, где целый день
Играет волнами под самою скалою
Бескрайний блеск огней, морская светотень.
Она приходит в стих мятежным, буйным шумом
Забытых образов, предчувствий и примет,
И вот уж нет конца твоим тревожным думам,
И в одиночестве тебе покоя нет.
Тут море лишь и ты, тут только ритм и тени,
Живой гекзаметр волн, молчанье берегов.
А все вокруг кричит, все ищет воплощений,
Все жаждет образов, все просит форм и слов.
Ты напряженно ждешь, когда, бушуя снова,
Внезапный шквал стиха на душу налетит
И принесет с собой чудесный запах слова,
И непокорства пыл, и соль былых обид.
Ты не удержишь стих, когда он рвется с гневом,
Как не излечат боль пылающей души
Ни острословие, ни клятвы юным девам,
Ни вздохи страстные гаремного паши.
Пускай когда-нибудь из шепота «Ekskuz’ы»[3]
Поймут твои друзья, что, посланы судьбой, —
Одни эринии^{220}

, а не подруги-музыВ час одиночества владели здесь тобой,
Владели здесь тобой, над морем вод свинцовым,
Над шумом черных бездн, в тот одинокий час,
Когда ты был таким, каким ты был, — суровым
Предтечей вещих дел, прославленных не раз.

1955–1956

На форуме Рима Перевод А. Суркова

Пряма, тверда, как меч легионера,
Расщелина пробила лоб скалы,
Достигнув плит, где, дерзостно смелы,
Касаньем крыл накрыли камень серый
Свирепые имперские орлы.
Орлы хрипят. Волчица скалит зубы.
Гробницы гулких отзвуков полны.
Кубы былой постройки грудой грубой
Друг к другу громоздятся у стены.
Базальтом черным к невысокой туче
Вознесся хмурый силуэт столпа.
Пробита в ржавой, оголенной круче
Тарпейская гранитная тропа^{221}

.

Чуть стонет мрамор, тронутый ветрами.

Лист, как резьба, по мрамору прошел.
А на фронтоне факел, и орел,
И ликторские палки с топорами.

Где в осыпи карниза вязь слепа,

Рука, что вызывала и дерзала,
На цезарских камнях нарисовала
Скрещенный с молотом пурпурный знак серпа.

1961

Четыре рассказа о надежде (Вариации на тему Р.-М. Рильке)

Вторая вариация Перевод Д. Самойлова