Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война

В конце 1918 года, в годовщину нашей Октябрьской революции, произошла революция в Германии, которая для судеб Западного фронта, как и для судеб всего мира, имела и продолжает иметь неизмеримое значение. Всколыхнулись окраинные государства; пробил час освобождения для Украины. Киевской рады, в состав которой входил Петлюра и которая призвала на Украину немецкие войска, давно уже не было: использовав ее, немцы отшвырнули ее обноски и поставили агентом Скоропадского. Он пал вслед за Гогенцоллерном. По Украине прокатилась волна восстаний. Петлюровская клика жаловалась всему миру, что Украину завоевали московские войска. Это – дела минувших дней, и после этого Украина видала много перемен. Но все же я считаю нужным установить, что московские войска не принимали в освобождении Украины от скоропадщины и петлюровщины почти никакого участия. Установление Советской власти было делом партизанских отрядов, стихийных восстаний, из чего ясно видно, какая власть является подлинно народной и подлинно национальной властью на Украине.

Вслед за Украиной заколыхался весь Западный фронт. Немецкие войска разламывались, снимались, уходили или, оставаясь на месте, не оказывали сопротивления; регулярные красные войска, составлявшие на Западном фронте жидкую завесу, были очень малочисленны и слабы. В их среде были красные латыши, красные эстонцы и красные финны. Эти части двинулись на запад без сопротивления, и, скажу я, почти без руководства.

К марту 1919 года красная территория далеко расширилась на запад, включив в свои пределы Ригу и Вильно. Наша Красная Армия была слишком занята в тот период на востоке и юге попеременно и одновременно. На западе волна прилива сменялась волной отлива, и красная территория стала сужаться.

Но если изменялось очертание Западного фронта, если изламывалась в ту или другую сторону его линия, то линия нашей политики оставалась неизменной и была построена на принципе полной, искренней и безусловной готовности признать самоопределение народов, которые входили раньше в состав царской империи. Разумеется, нам нелегко было втолковать эту истину в головы мелкобуржуазных и буржуазных классов этих стран, а именно с ними нам приходилось иметь дело. Они слишком привыкли измерять все аршином своих взглядов, симпатий и антипатий. Именно поэтому они не верили в добросовестность наших намерений признать их независимость, именно поэтому они поддерживали всякий шаг, направленный против нас, в то время как нашей задачей являлось – все силы сосредоточить на хозяйственных нуждах нашей страны.

После того как при помощи западно-европейского империализма окраинные государства получили возможность создать свои вооруженные силы, они направили их не только против своих собственных рабочих, расправившись с ними жестоко, не только очистили значительную часть территории от советской организации, но и продвинулись значительно на восток. Линия Западного фронта изменилась снова.

Что касается Польши, то, после того как она захватила Литву, Белоруссию и значительную часть украинской и великорусской территории, т.-е. к концу прошлого года, казалось, что она достигла известного равновесия в своих аппетитах и в своих силах. Мира с Польшей у нас не было, но военные операции не развертывались, а имели характер более или менее значительных действий отдельных разведывательных отрядов. Серьезных действий не было. С той и другой стороны все больше укреплялось убеждение, что войне не бывать, что она закончена и что вскоре дипломатия подведет итоги и подпишет худой или добрый, полный или половинчатый, но мир. Так Западный фронт наш стоял под знаком ожидания скорого мира, и наша советская дипломатия делала все, чтобы пришествие этого мира ускорить.

На этом собрании, которое мы созвали как собрание войны, как выражение всего, что есть в московском пролетариате мыслящего, организованного, для того чтобы кликнуть клич войны по всей стране, я считаю необходимым подвести итоги последнему периоду работы нашей дипломатии в отношении Польши – непрерывным усилиям установить с нею мирные отношения.

При всех изменениях в соотношении сил и линии фронта на западе, наша дипломатия держалась одной и той же революционной линии, т.-е. признания прав на самоопределение народов, которые раньше содержались под игом русского царизма, и которые, именно поэтому, могут быть недоверчивы и склонны подозревать всякие посягательства на них со стороны России. Только с трудом мы заставляли нашими действиями, а не словами, убеждаться наших врагов в том, что мы единственная партия, единственное государство, единственная власть в мире, которая действительно признает самоопределение народов.

Но и тут наши враги, в том числе в Польше, говорили: у них, у большевиков, на этот счет нет единства, у них есть внутри разные группировки. Одни признают самостоятельность и независимость Польши, другие отвергают, – у них есть военная партия. Буржуа мерили нас аршином буржуазного государства, где непременно есть военная партия, которая по-людендорфски навязывает свою волю правительству своей страны.