К апрелю 1923 г. НКВД выделяло следующие категории лиц, прибывающих из-за границы: а) возвращающиеся из Франции солдаты Русского экспедиционного корпуса; б) бывшие чины белых армий; в) иммигранты (иностранцы); г) реэмигранты (политические эмигранты, возвращающиеся на основе амнистии); д) реэмигранты (иностранцы); е) репатрианты (беженцы империалистической войны и пленные «гражданской войны Польши и России»); ж) военнопленные империалистической войны; з) заложники[987]
.Независимо от категории, граждане, прибывшие в СССР из-за рубежа, направлялись «во все местности РСФСР по усмотрению ГПУ», за исключением гг. Москвы, Иваново-Вознесенска, Самары, Саратова, Казани[988]
. Это обстоятельство было связано с тем, что в этих регионах имела место перенасыщенность рабочими руками и возвратившиеся на родину могли остаться без работы. Для лиц командного состава белых армий в июне 1923 г. запретная зона была расширена[989].Прибывшие на основании амнистии лица, отнесенные к «неблагонадежному элементу» (офицеры из числа командного состава бывших белогвардейских армий), не подпадали под действие амнистии от 3 ноября 1921 г. Вопрос об их реабилитации мог быть решен только судом. «Окончательно реабилитированные» из этой группы репатриантов поступали на особый учет органов ГПУ[990]
.Многообразие документов, выдаваемых всем категориям прибывающих, в апреле 1923 г. НКИД заменил двумя: для лиц, подлежащих эвакуации эшелонным порядком (эвакуационное свидетельство), и следующих одиночным порядком (проходные свидетельства). Прибытие на родину каждой группы сотрудники ГПУ и НКВД были обязаны встречать «радушно», при ведении с ними бесед «не затягивать их», чтобы «не утомлять слушателей». Одновременно в рамках обязательной политработы им следовало «выявлять моменты различия жизни за рубежом и у нас», отмечать достижения Советской России за 5 лет «в области экономической, промышленной, профессиональной и проч.»[991]
.Каждому репатрианту, прибывающему на контрольно-пропускной пункт, предоставлялось помещение, кровать или койка с матрасом (топчан без белья), обед, ужин и кипяток два раза в день. В случае необходимости (на основании постановления комиссии «о нуждаемости прибывшего») предоставлялось обмундирование[992]
.Репатриация в Польшу и из Польши по-прежнему оставалась наиболее проблемным участком работы профильных структур. 3 мая 1923 г. член Коллегии НКИД Я. С. Ганецкий направил поверенному в делах Польши Р. Кноллю очередную ноту с требованием ускорить выполнение Соглашения о репатриации. «В деле успешного и скорого проведения репатриации сплошь и рядом приходится наталкиваться на препятствия со стороны польских органов», – констатировал он, поскольку несколько тысяч репатриантов из СССР в Польшу дожидались польской визы с ноября 1922 г.[993]
До окончания репатриации оформление желающих вернуться проходило параллельно: в РУД и полномочном представительстве в Варшаве. В первой декаде мая РУД принимала к отправке только «старых пленных, пленных красноармейцев и тех из бывших чинов белых армий, кои не возбуждают подозрений и не могли в свое время записаться на выезд». Таковых становилось все меньше. Лица этих категорий, а также несостоятельные граждане, которые получили разрешение на въезд в РСФСР через консульскую часть полномочного представительства[994]
, по-прежнему отправлялись транспортным путем за счет государства[995]. В неделю уезжало от 50 до 75 человек, из которых 40–50 оформлялись на выезд в консульстве.Отправка репатриантов проходила двумя способами: упрощенным и более длительным. В первом случае репатриантов (преимущественно – рядовой состав амнистированных беженцев) отправляли по спискам, составленным в Варшаве. Этот контингент отправляли за счет государства. Во втором случае пожелавший вернуться на родину должен был заполнить анкету в РУД (или полномочном представительстве), которую отправляли во ВЦИК, где вопрос о восстановлении в российском гражданстве рассматривался в каждом случае или персонально, или для определенной группы репатриантов. Проезд на родину они оплачивали сами.