Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

Деятельность «белогвардейских организаций», подчеркивалось в очередной ноте НКИД поверенному в делах Польской республики в Москве З. Стефанскому от 11 марта 1922 г., препятствует установлению нормальных, добрососедских отношений. Поскольку в лагерях сохранялись военные формации из числа интернированных, нарком по иностранным делам Чичерин подчеркнул, что Россия не будет делать различий между «регулярными польскими войсками и вооруженными отрядами, к какой бы национальности последние ни принадлежали»[867].

17 марта на заседании Политического комитета Совета министров Польши текст советской ноты был зачитан. Однако начальник Генерального штаба доложил только о существовании в Польше русских военных монархических организаций и их опасной для Польской республики деятельности. Военный министр призвал министров внутренних и иностранных дел «к незамедлительному принятию мер по нейтрализации тайной деятельности русских монархических организаций» и удалению их с территории Польши до 30 марта 1922 г.[868]

На основании этого решения сотрудникам русской военной и дипломатической миссий, а также деятелям эмигрантского общества Красного Креста было предъявлено обвинение в монархической и антипольской деятельности. Несколько десятков русских эмигрантов было арестовано по подозрению в монархической деятельности и в связях с Германией. Десятки человек из русской колонии были взяты под наблюдение[869]. Никто из деятелей НСЗРиС как в лагерях, так и на восточных «крессах» не пострадал.

Поскольку врангелевские генералы предприняли самые активные меры по военной организации интернированных в лагерях, то между генерал-майором Новиковым и военным представителем Врангеля в Польше генералом П. С. Махровым возникли разногласия. Новиков, не считаясь с указаниями и предупреждениями Махрова, стал создавать в лагерях военные формирования, отдавать приказы, издавать инструкции и прочее.

21 марта 1922 г. МВД Польши выслало из страны не только генерала Новикова, но и Махрова, «к которому до того времени относилось благожелательно», а также русского общественного деятеля Б. Р. Гершельмана и войскового старшину Закутина. Одновременно МВД провело «обыски и аресты среди монархистов», которые «злоупотребили правом убежища во вред Польше». Было арестовано 17 человек; 20 человек из числа русских эмигрантов было «поставлено под наблюдение» в связи с их «антипольской пропагандой, руководимой из Берлина» и желанием «соединить усилия большевиков и монархистов»[870]. После высылки генералов в лагерях был установлен «очень суровый режим, а ряд рабочих артелей был снят с работ и заперт в лагере» Тухола[871].

Значительная часть высланных из Польши за неимением средств выехать в Германию перебиралась в вольный город Данциг, где существенный процент русской колонии составляли бежавшие из польских лагерей интернированные антисоветских формирований. Тем из них, кто не имел заработков и средств к существованию, местные власти разрешали пребывание на территории вольного города лишь в течение двух недель. После этого срока они принудительно выселялись в концентрационный лагерь в пределах Восточной Пруссии для дальнейшей отправки в Советскую Россию. Лица, не желавшие возвращаться в Россию, имели возможность нелегально перебираться в Германию или уходить из лагеря[872].

Следующий шаг по пресечению деятельности вооруженных группировок на границе советская дипломатия сделала в конце марта, когда в текст заключительного протокола совещания делегатов правительств Эстонии, Латвии, Польши и РСФСР (состоялось в Риге 29–30 марта 1922 г.) было внесено обязательство каждого из правительств нести ответственность «за образование на его территории вооруженных банд», а также «за переход этих банд на территорию соседнего государства»[873].

В преддверии Генуэзской конференции, на которую советское руководство возлагало особые надежды, ожидая прорыва в политической изоляции Советской России, в начале апреля в ИНО ГПУ поступила информация о военном совещании под руководством Врангеля, на котором «был поднят вопрос о начале военных действий». Утверждалось, что Врангель «ведет переговоры с французами о предоставлении ему для военных действий флота». Агент ГПУ доносил, что «в случае начала наступления на Россию войска будут переброшены в Бессарабию, их поддержат румыны, Петлюра и, возможно, даже сербы»[874].

Накануне Генуэзской конференции в ИНО ГПУ поступила информация о подготовке совместного выступления Врангеля и Петлюры[875]. Особую роль в усилении этого союза должен был сыграть французский Генеральный штаб. Информатор доносил: «Французское правительство торопит начало кампании, желая сорвать Генуэзскую конференцию». Тот же информатор отмечал, что старший командный состав Русской армии высказывается против этой затеи, но в низшем командном составе идея интервенции «встречает наибольшее сочувствие»[876].