Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

В начале мая Д. Философов обратился к начальнику Генерального штаба Польши с просьбой об увеличении пособия на политическую деятельность группе Б. Савинкова в Польше, поскольку в период с 1 ноября 1921 г. по 1 января 1922 г. субсидии на эти цели польским военным ведомством не выдавались. Начиная с января 1922 г. восточный департамент МИД стал выделять группе Б. Савинкова по одному миллиону польских марок в месяц, но Философов просил увеличить выплаты в 4 раза, поскольку, по его убеждению, «вопрос о положении русских интернированных на территории Польской республики есть вопрос не только технический и финансовый, но также и большой важности вопрос политический»[901].

Философов предложил также вывести из лагерей 1000–1500 человек «по особому списку, за которых политическая группа Б. Савинкова ручалась». «Особыми маленькими группами» этих интернированных он предложил «приписать к польским военным частям, где бы они могли сохранить военную дисциплину»[902]. «В интересах польского правительства, – убеждал он начальника Генерального штаба, – принять меры к тому, чтобы интернированные не становились орудием антипольской пропаганды». В случае каких-либо осложнений с советским правительством оно могло бы «иметь кадры русских людей, на которые… могло бы положиться»[903].

Решающим аргументом, который привел Философов в пользу выделения средств на деятельность русской «демократической группе», которая одна «во главу угла своей политики ставит русско-польское сближение», стал геополитический. «Вам известно, – напоминал он начальнику польского Генерального штаба, – что как советское правительство, так и видные политические группы в русской эмиграции относятся крайне враждебно к Польше и стараются опереться на русский шовинизм», а также ставят вопрос о пересмотре границ, установленных после Рижского мира[904].

Разведотдел штаба РККА располагал подробной информацией о положении на советско-польской границе: польские погранпосты по-прежнему являются «скрытно-бандитскими (савинковской ориентации)» структурами, которые помимо своих официальных обязанностей проводят «усиленную отправку на нашу территорию агентов и небольших партизанских отрядов»[905]. Анализ статистики, собранной разведотделом штаба РККА, позволяет утверждать, что за период с апреля по июль 1922 г. численность отрядов «ближнего зарубежного района» (на территории Польши) сократилась с 4,5 тысячи до 2,7 тысячи человек[906]. В той же пропорции увеличилась численность отрядов в советском тылу (на территории Белоруссии и Левобережной Украины)[907].

Общее число «савинковских частей» в польских лагерях (включая численность казачьих частей) было определено в 3150 человек, численность армии Петлюры – в 1 тысячу человек. Уровень «бандитизма» на Западном фронте оценивался в штабе РККА таким образом: «за рубежом» имелось 2698 «пеших бандита» при 13 пулеметах. «Внутренний бандитизм» представляли 939 «пеших бандита» и 64 конных при 6 пулеметах. На Левобережной и Правобережной Украине в этот период времени действовало 612 «пеших бандитов», 247 конных при 12 пулеметах[908].

Пристальное внимание штаба РККА к положению на западной границе Советской России свидетельствовало о наличии серьезной проблемы, требующей двусторонних мер для ее разрешения. В условиях складывания новой политической реальности после Генуэзской конференции польское военное руководство не прислушалось к призывам Философова и приняло решение вернуть всех интернированных антисоветских формирований в лагеря. «В последнее время по каким-то высшим государственным соображениям Польское правительство водворяет обратно в лагерь всех бывших интернированных, которым удалось выбраться из лагеря на работы», – докладывал съезду русских студентов в Праге представитель студентов – интернированных в лагере Тухола П. Кобызев[909]. В их числе оказалось около 500 студентов, принятых в Варшавский университет; а также те лица, кто устроился на работы вне лагерей.

«Жизнь в лагере кошмарна, – сообщал Кобызев, – и систематически с каждой неделей ухудшается»: сырые землянки, «не освещаемые ни днем ни ночью»; ветхие крыши землянок протекают; нередко «посредине и в проходе стоят лужи воды»; на спящих на нарах людей сверху «капает грязная жидкость»; «выдаваемый полуголодный паек систематически урезывается». Лагерь был «обнесен двумя рядами проволочных заграждений и охранялся многочисленными часовыми – польскими солдатами». «Выход из лагеря на прогулку, год тому назад почти свободный, – добавлял Кобызев, – постепенно все более и более затрудняется и в настоящее время почти невозможен»[910].

Переломный момент в лагерях наступил, когда казаки всерьез поставили вопрос о репатриации на родину. В период с апреля до первой половины июня руководство НСЗРиС рассматривало «дело» М. Н. Гнилорыбова. Суть его сводилась к тому, что член союза, «начальник казачьей группы интернированных», находясь в Праге, «самовольно вступил в переговоры с представителями коммунистического правительства»[911].