Советские олимпийцы

…Гонг. Третий раунд.

— Осторожней, он сейчас бросится — смотри! — крикнул вдогонку Матулевич и убрал табурет.

Так и вышло.

Можно было попытаться вести тяжелый вязкий бой, а в мелких и острых стычках, как в первом раунде, набирать очки. Что-то удержало Валерия от этого. Он отклонился, Ковригин промазал и раскрылся. Попенченко ответил кроссом…

Правда, у него и кросс был не «классическим», напоминал и боковой удар, и даункот (крюк сверху); Попенченко все делал чуточку «не по правилам»; «правильных» ударов у пего было куда меньше, чем «неправильных». Но тогда еще не понимали, что в нестандартности и непохожести и кроется громадное его преимущество.

Все было кончено. Ковригин лежал на помосте.

5

Валерий вскочил на верхнюю ступеньку пьедестала почета и принял из рук главного судьи соревнований золотую медаль. Это была его первая золотая медаль за спортивные достижения.

Ковригин первым поздравил его; видеть его сейчас на ступеньке ниже себя было и странно, и даже как будто немножко стыдно. Четверть часа назад он казался таким недоступно-грозным, высокомерным — сейчас был растерянным, поникшим… Но к победе над Ковригиным Валерий не мог отнестись так же беззаботно, как к предыдущим своим двадцати девяти победам. Он дважды побывал в нокдауне — такого с ним никогда не случалось! — и во втором раунде сам был на волосок от поражения.

Сколько раз тренер внушал ему, что не надо бояться поражения (Юрий Бориславович понимал, что для честолюбивого юноши, которому успехи даются пока легко, поражение может обернуться душевной травмой). Немало одаренных ребят бросали бокс после первого поражения! Но только теперь Валерий осознал его правоту. Есть благотворный смысл в поражении. «Силен тот, который валит, но сильнее тот, который поднимается», — любил повторять Матулевич. Сегодня его дважды свалили — он поднимался. Может случиться, что не поднимется. Ну что ж. Если ты все отдал победе, проиграть не стыдно. Характер воспитывается нелегкими победами. Сегодня он многое понял.

Валерий спрыгнул с пьедестала и попал в объятия друзей. Только сейчас он по-настоящему ощутил радость победы…

Но к радости победы в этом самом трудном, тридцатом бою примешивалась грусть расставания. Предстояло расстаться с Юрием Бориславовичем и его семьей, к которой Валерий так привязался. Оба сильно переживали близкую разлуку. И оба старались скрыть это. Они пожали друг другу руки в Москве. Юрию Бориславовичу предстоял путь на юг, Валерию — на север. В Ленинграде его уже ждали друзья Игорь Демух и Эдик Балашов.

Без всяких проволочек всех троих медалистов зачислили, как они и хотели, в Высшее пограничное. Однако полюбоваться городом, о котором столько читали и слышали, в тот раз не удалось. Новобранцев, не задерживая, отправили на учебную базу на берег Финского залива. В одно прекрасное утро они проснулись раньше, чем дежурный прокричал: «Подъем!» — от легкого сноровистого переплеска волн и с отчетливостью, какая и возможна только на рассвете, поняли, что Азия далеко — тут совсем другая сторона и что началась новая жизнь…

Чаек здесь было великое множество. Крики их напоминали когда тявканье щенят, когда поросячий визг, а когда и рык взрослой собаки… Людей они вовсе не боялись. Кок выносил им остатки обеда, подбрасывал куски вверх, они хватали их на лету и гонялись друг за другом. Море иногда гремело ровно и тяжело, как горный водопад, иногда журчало как лесной ручей. Задувал пронзительный ветер и сутки мог гудеть на одной ноте, и тогда вспоминались герои Диккенса, которые жаловались, что норд-ост изматывает им нервы. Вот он какой, оказывается, норд-ост…

Составлялись шлюпочные команды. Эдика Балашова посадили рулевым, Валерия — грести. Ему нравилось налегать на гладко обструганную ручку, ощущая спиной и ногами податливую твердь воды, в которую падало с размаху перо весла, улавливать такт этих падений, усилий и отдыха и подгадывать так, чтобы твои рывки точно совпадали бы с рывками соседей… Проводились гонки, соревновались ребята с большим азартом. Месяц минул быстро, их перевезли в училище, начались занятия. В расписании значились лекции по высшей математике, начертательной геометрии, сопромату, физике…

И с тем чувством долга, которое было у него уже выработано, подобно кроссу, до автоматизма, Валерий взялся конспектировать лекции, обдумывать формулы, наблюдать осаждение раствора в пробирке и строить диаграммы на чертежной доске. Он должен быть и в высшем училище отличником.