Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Вторым типом связей между ветеранами становились отношения, устанавливавшиеся после войны между незнакомцами, которых тем не менее сближал прежний фронтовой опыт. Зачастую дело ограничивалось мимолетными встречами в пивных и забегаловках. В дневнике Казакевича описана одна такая встреча, состоявшаяся 9 мая 1950 года: «В этот день тысячи ленинградцев шли на братское кладбище – место погребения умерших в блокаду. Я зашел в пивную. Два инвалида и слесарь-водопроводчик – старые ленинградцы – пили пиво и вспоминали войну. Один плакал, потом сказал: „Если будет война, я опять пойду“»[260]. В повести «В родном городе» Виктор Некрасов описывает очень похожую сцену: два фронтовика, случайно встретившись в рюмочной, заводят разговор о войне, которая по сюжету была тогда в полном разгаре. В отличие от ситуации, описанной Казакевичем, эта встреча из ночной пьянки переросла в крепкую, хотя иногда и напряженную дружбу, основанную на эмоциональной и бытовой поддержке, которая помогла товарищам пережить процесс адаптации к гражданской жизни[261]. Прочность подобной дружбы опять-таки зависела от того, насколько она отвечала запросам послевоенного периода. Многие ветераны, получившие административные должности после демобилизации, охотнее шли на сотрудничество с другими ветеранами, так как доверяли им больше, чем кому-либо еще. Эта тенденция, возможно, сильнее проявлялась в ранее оккупированных регионах, где человека окружали потенциальные «предатели», хотя подобные репрезентации послевоенной жизни были нередки и в Москве[262]. Сочетание ветеранских уз с управленческими позициями в государственных учреждениях – и, следовательно, с доступом к товарам и услугам, а также к трудовым вакансиям – способствовало долгосрочности отношений.

Еще одним контекстом, в котором послевоенные связи между ветеранами демонстрировали устойчивость, была сфера высшего образования. В студенческом сообществе ветераны оставались особой группой. Это были (в основном) мужчины в преимущественно женском окружении, немного старше остальных студентов. Возрастные и гендерные отличия в сочетании с приобретенным на войне опытом сделали ветеранскую идентичность заметным компонентом культуры высшего образования послевоенной поры. Кроме того, бывшими фронтовиками по большей части были укомплектованы политические органы образовательных учреждений – комсомольские и партийные ячейки, – что позволило им стать доминирующим ядром студенчества[263]. Наконец, они, как правило, делили комнаты в общежитии с другими ветеранами, а это создавало возможности для укрепления отношений посредством традиционных практик мужского сплочения – пьянством и застольными разговорами[264].

Другим местом, где военный опыт вторгался в мирную повседневность, стали открытые после Победы специализированные учреждения для инвалидов войны[265]. Здесь, правда, бывшим бойцам приходилось делить не групповой престиж, как в вузах, а групповую депривацию. Нежелание директоров предприятий брать инвалидов на работу, неразвитость системы социального обеспечения, нечеловеческие условия жизни в подобных учреждениях – все это в сочетании с относительной защищенностью в случае судебного преследования повышало в глазах инвалидов войны ценность таких альтернативных способов заработка, как спекуляция, нищенство или воровство. Хотя мне не удалось найти ни одного примера преступных группировок, состоявших только из бывших фронтовиков, инвалиды войны нередко оказывались их лидерами[266].

Популярность полулегальных и откровенно незаконных способов заработка среди ветеранов показывает, до какой степени теневая экономика, вращающаяся вокруг рынков и рыночных обменов, обеспечивала альтернативный канал доступа к материальным благам и к создаваемому ими социальному образу относительного благополучия. Несмотря на риторическое превознесение «плановой экономики», рыночные механизмы продолжали играть заметную роль в функционировании советского общества. Система распределения просто не могла бы функционировать без обширной сферы полулегальных («серых») и нелегальных («черных») обменов. Весьма важное значение в продовольственном снабжении населения, особенно во время войны и сразу после нее, имели также разрешенные законом базары и колхозные рынки, где крестьяне могли продавать излишки продукции со своих огородов[267]. Во всех осуществляемых трансакциях легальный обмен и нелегальные сделки шли бок о бок, а официальные и неофициальные распределительные сети тесно переплетались друг с другом. Стремясь к сытой и добротной послевоенной жизни, ветераны опирались как на официальную, так и на неофициальную «иерархию распределения»[268]. Отчасти напоминая семью и фронтовое товарищество, теневое общество тоже комбинировало психологическую поддержку с материальной помощью. Для некоторых возвращающихся бойцов оно предлагало альтернативный образ жизни, удовлетворявший психологические потребности, которыми пренебрегала пропагандируемая официозом жизнь долга, дисциплины и служения[269].