Советский Азербайджан. От оттепели к заморозкам (1959-1969)

Ну, а Шароева писала, что после назначения на пост директора оперного театра Ниязи безосновательно уволил большое количество сотрудников. Однако в результате проверки комиссия выяснила, что заместитель директора Пономарев уволен за безнравственное поведение, главный администратор Гамбаров, музыканты Осипов и Абдуллаев – по собственному желанию, а заведующий литературной частью Искендеров – как не справившийся с обязанностями. Скрипач Залкинд и гобоист Атаян выражали недовольство тем, что их не включили в состав оркестра для участия в Декаде азербайджанского искусства в Москве как неазербайджанцев. Этот факт, а также описанные Шароевой оскорбление оркестранта Аракелова и вина Ниязи в смерти известного тромбониста Булатова не нашли своего подтверждения в ходе работы комиссии[1520].

Шароева была готова обвинить Ниязи даже в армейских нарушениях: «Многие помнят, как во время войны люди воевали в окопах, отдавали свои жизни за родину. А Ниязи Тагизаде в это время разгуливал в форме майора, звания которого не получал, кутил и пьянствовал, не имея никакого отношения к армии»[1521]. В подтверждение своих слов Шароева указывала на то, что подполковник Гусейнов, бывший тогда военным комендантом г. Баку, якобы отдавал приказ о его аресте. При проверке Ниязи подтвердил, что во время войны носил форму майора, поскольку руководил военным ансамблем песни и пляски. Со своей стороны, подполковник Гусейнов сообщил комиссии, что никогда не давал указания арестовать Ниязи [1522].

Еще одно обвинение, выдвинутое Шароевой против Ниязи, гласило, что его исключили из военного училища в Баку по моральнобытовым причинам, а в бытность курсантом он выбежал из строя во время смотра в Москве, чтобы поцеловать Троцкого. Шароева не постеснялась даже объявить Ниязи, обучавшегося в военном училище в подростковом возрасте, «троцкистом». По этому поводу она, в частности, писала: «По слухам, ходящим среди работников искусства, Ниязи является авантюристом и легкомысленным человеком. О нем рассказывают, что, когда он был подростком и курсантом Бакинского военного училища, то был послан в Москву для участия в военном смотре, устроенном приснопамятным Троцким. По свидетельству Заки Сафарова, Ниязи вышел из строя, ринулся к Троцкому и, говорят, его поцеловал (поэтому его и называют “троцкистом”). Но это не помогло ему остаться в военном училище. Вскоре он был изгнан из этого училища, как и из многих других, за неподобающий морально-нравственный облик»[1523].

Проверявшая «сигнал Шароевой» комиссия встретилась с Заки Сафаровым, котрый заявил, что все эти утверждения – ложь и клевета[1524]. Для иллюстрации «подлинного морального облика» Ниязи Шароева приложила к своему заявлению его личное письмо к Мстиславу Ростроповичу, написанное в 1951 г. Маэстро Ниязи был хорошо знаком с семьей Ростроповичей, приглашенной на работу в Баку Узеиром Гаджибековым из Оренбурга. В 1951 г. Ниязи и Ростропович одновременно получили Сталинскую премию за успехи в музыкальной сфере. Учитывая связь Ростроповича с Баку, Ниязи, называвший его в письме «Ростик», приглашал этого талантливого и перспективного музыканта на работу в Азербайджан, обещая создать ему все необходимые условия. В конце письма в присущем ему шутливом тоне он обещал приехать в Москву и обсудить с Ростроповичем оставшиеся вопросы во время застолья в «Арагви» или «Метрополе»[1525]. Шароева пыталась использовать именно слово «застолье» из письма, написанного Ниязи 11 лет назад, как доказательство его «морального падения». Дабы вызвать больше доверия к своим наветам, Шароева отметила в заключение письма, что является членом компартии с 1942 г., привела номер своего партбилета, а также указала московский адрес [1526].