Советский век

Если Андропов подавал отчет без комментариев, это означало, что он не одобряет его содержания. Однако Бобков в своей книге, написанной после падения режима, утверждает, что КГБ и пятое управление часто были против любых «преследований», которых требовали от них разного рода критиканы [108], они просто выполняли приказы Политбюро и партии. Его главный аргумент, который можно было часто услышать и от самого Андропова, заключался в том, что на интенсивную антисоветскую пропаганду Запада лучше всего отвечать, а не просто переворачивать обвинения обратно в сторону Соединенных Штатов. Сражение можно выиграть, выявив слабости и просчеты системы и преодолев их. Аналитики из пятого управления часто отстаивали такую линию, но руководство не принимало их во внимание, как если бы КГБ совал нос не в свое дело. Согласно Бобкову, Андропов был единственным лидером, по-настоящему попытавшимся радикально изменить советскую внутреннюю политику.

Ясно оценив стратегию противоборствующей стороны, направленную на подрыв системы, он предложил широкие контрмеры, разработанные различными учеными (психологами, военными специалистами, экономистами, философами). План заключался в том, чтобы радикально изменить характер пропаганды, по-иному подходить к любым проявлениям религиозной и политической неортодоксальности, начать борьбу с коррупцией и националистическими тенденциями и, самое главное, энергично взяться за решение насущных экономических проблем. Пятое управление тщательно готовило аргументы для отчета Андропова Политбюро, «которые могли бы привести к демократизации партии и государства».

Юрий Андропов представил отчет на заседании Политбюро. Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Кирилл Мазуров, Александр Шелепин, Владимир Щербицкий и даже главный идеолог Михаил Суслов выразили согласие с этой двойной программой реформы и контрпропаганды. Бобков исповедуется, что он не знал, восприняло ли все это Политбюро всерьез, но факт остается фактом: ничего не произошло, несмотря на то, что текст ходил в аппарате по рукам. Таким образом, единственный оставшийся шанс был упущен.

Не ясно, почему Бобков не указал даты этого заседания. Представляется невероятным, чтобы опытный генерал КГБ просто выдумал этот эпизод. Отчет должен находиться не только в одном архиве. Если все правда, то маневр был элегантным: бросить на стол предложения о реформе, подсластив их для консерваторов указанием на то, что они также предпринимают сильные пропагандистские контрмеры в той фазе холодной войны, когда положение Советского Союза стало неустойчивым. Феноменальная популярность Горбачева в мире в начале перестройки показывает, что мировое общественное мнение оглушительно аплодировало бы реформам в Советском Союзе.

Но даже сама мысль об этом была недоступна для членов Политбюро с их интеллектуальным уровнем; или, наоборот, они были слишком проницательными, чтобы пойти на собственное самоубийство. В конце концов лучшие стратеги КГБ поняли, что их надежды напрасны; Бобкову оставалось лишь сожалеть о том, что, имея на руках козырные карты, власть-имущие не знали, как ее разыграть. Это событие, которому не суждено было произойти, подтверждает уникальность личности Андропова. Но все было бы более убедительным, если бы нам удалось самим прочитать упомянутый отчет.

Аресты и диссиденты.

Сейчас у нас есть данные о репрессиях против политических диссидентов в 1960-х и 1970-х гг., включая виды наказаний и число арестов, и мы уже писали об этом раньше. При Юрии Андропове предпочтение отдавалось превентивным мерам: он выбрал «профилактику». Она коснулась множества людей, но массовые аресты отошли в прошлое. Многие подтверждают, что начиная с 1960-х гг. страх перед службами безопасности и их произволом, столь хорошо знакомый в эпоху Сталина, постепенно испарился. Это само по себе сделало возможными многие формы политической деятельности, в том числе и те, которые шли вразрез с партийными установками.