Советы юным леди по безупречной репутации

– Вы можете мне сказать. Я не подниму вас на смех.

– Наверняка поднимете. И я не писала! Не стала бы ни в коем случае.

– Ваше отвращение ничем не оправдано, – запротестовал Мелвилл. – Некоторые письма довольно трогательны. Одна леди прислала настолько выразительное описание нашей с ней будущей совместной жизни, что я едва не согласился, пока Каролина не привлекла мое внимание к обратному адресу: тюрьма Колбат-Филдс.

– Вы шутите? – предположила Элиза.

– Вовсе нет, – возразил он с улыбкой. – В тот день я немного погрустил о дорогой Мэри, ибо она могла стать любовью всей моей жизни. Но когда я не отправил ей прядь своих волос, она поклялась убить меня, из чего я заключил, что нашей любовной связи пришел конец.

– Мудрое заключение, – со смехом заметила Элиза.

– Благодарю вас.

В дверь деликатно постучали, и вошел Перкинс с подносом.

– Восхитительно, – сказал Мелвилл, а Элиза воспользовалась моментом, чтобы вернуть мысли в нужное русло.

– Посетили ли вы вчера выставку мистера Бервика? – спросила она.

– Да. И вы еще предлагали, чтобы он написал мой портрет. Что сделал бы этот маляр с моими ногами!

– Вы еще не знаете, что могу сделать с вашими ногами я, – сказала Элиза, пряча улыбку.

– Я знаю, что вы пишете лучше, чем он.

В его голосе не промелькнуло и тени сомнения, что придало Элизе смелости.

– Посмотрев на его картины, я задумалась, не отправить ли мне ваш портрет на Летнюю выставку, – торопливо произнесла она. – С вашего одобрения, разумеется!

Мелвилл задумчиво наклонил голову.

– Это может вызвать кривотолки, – продолжила Элиза так же поспешно, – но, если я выставлю картину анонимно, тайну удастся сохранить.

– Замечательная идея, – сказал Мелвилл. – Удивительно, как она не пришла мне самому.

Он с такой легкостью согласился – без вопросов и колебаний, – что Элиза почти успокоилась.

– Попытка может оказаться бесплодной, – сказала она, испытывая странную потребность все прояснить. – Возможно, в этом году будет более суровый отбор.

– Что с большой вероятностью отсеет мистера Бервика. Но вы определенно пройдете.

– Если такой подвиг вообще возможен за столь короткое время, – непроизвольно вырвалось у Элизы.

В тысяча восемьсот девятнадцатом году процедура выдвижения картин на Летнюю выставку оставалась такой же, как во времена дедушки Элизы: художники, не являющиеся членами Королевской академии, могли представить свои труды на суд академического совета в начале апреля, далее следовал строжайший пятидневный отбор. У Элизы оставалось меньше четырех недель на выполнение работы, которая обычно требовала четырех месяцев.

– Вы словно стараетесь меня разубедить. Почему? – спросил Мелвилл. – Я считаю, у вас есть все, чтобы достойно решить эту задачу.

Элиза редко сталкивалась с такой несокрушимой верой в ее способности. Да, поддержка со стороны Маргарет была благословением небес, но убежденность Мелвилла ощущалась как нечто совершенно иное. В конце концов, Маргарет и Элиза были знакомы всю жизнь и считали, что просто обязаны помогать друг другу. Однако у Мелвилла таких побуждений не было, и он не раздавал похвалы всем подряд, как показал его скепсис в адрес мистера Бервика. Его уверенность основывалась исключительно на том, что он считал Элизу достойной. И она полетела на свет, который он предлагал.

– Итак, желаете ли вы поучаствовать в выставке? – спросил Мелвилл с поддразнивающей улыбкой.

– Да, – ответила Элиза, наконец отпуская на свободу порыв вдохновения, нараставший в ней все утро. – Желаю.

– В таком случае… – приглашающе раскинул руки граф. – Нам пора работать.

И в этот самый день под струящимися из окна солнечными лучами они приступили по-настоящему. В камине плясал огонь, по коридору доносился заливистый смех Маргарет, в воздухе висел безошибочно узнаваемый запах масляных красок (более насыщенный и едкий, чем акварельный), а Элиза сжимала в руке кисть.

Элиза всегда рисовала быстро – привычка человека, которого могут прервать в любой момент, – но сейчас приступила к работе еще более стремительно, без малейших колебаний, словно заразившись уверенностью Мелвилла. Она посадила графа туда, где желала его видеть (рядом с окном, там свет ярче, следовательно цвета богаче), нанесла на холст базовый серый слой и набросала контуры лица и тела. Посвятила много времени смешиванию красок на палитре, желая добиться точных оттенков, дважды наведалась в лавку мистера Фазаны, чтобы посоветоваться по поводу новых смесей, и начала писать первый слой картины, сосредоточенно и целеустремленно.