Совиная башня

– Так и не помнишь уже ни хрена, тебя же мальчишкой совсем забрали, – встрял в разговор Зуй. – А я тоже на Скреноре бывал. Ну не на Скреноре, но в городе Снежном, и там на пристани окоченеть за лучину можно.

– А по-любому здесь холоднее выходит, – добавил Горазд.

– Странно это, – произнёс Вячко. – Ведь к югу идём, в Дузукулане, как мне рассказывал учитель, тепло, целый год можно собирать урожай.

– Брехал твой учитель, – решил Зуй. – Только золото из князя тянул, а мозгов тебе не дал.

Вячко толкнул его в бок, отчего Зуй чуть не упал.

– Может, и тянул, – согласился неохотно Вячко. – Но он сам в Дузукалане бывал, когда возвращался с Благословенных островов.

– Не может быть, чтобы целый год рожь всходила, – продолжил рассуждать Зуй. – Если только чародеи не постарались.

– Они же из чародеев силы тянут, вот, может, и заставляют рожь растить круглый год.

– Странные люди эти степняки: молятся Аберу-Окиа, матери всей нечисти и чародеев, а самих чародеев в неволе держат.

Вторак долго молчал, ему сложнее остальных давался переход. Бывший раб оставался по-прежнему слаб, Вячко часто под конец дня тащил его на себе. Колдун быстрее остальных засыпал, неохотнее просыпался, и с каждым днём сильнее вваливались щёки на его бледном лице, а сам Вторак становился немногословнее. Но теперь даже он втянулся в разговор:

– В вольных городах верят, что Аберу-Окиа родила благословенных, почти божественных детей, даровала им свою силу и оставила жить среди обычных людей. Создатель разгневался, что есть среди смертных кто-то близкий ему по могуществу и власти, хотя он создал людей слабыми. Тогда Создатель проклял чародеев, забрал их души и разложил тела. В «Первой и единственной из богов» сказано: «царственный брат проткнул сердца благословлённых детей, и создания промёрзлой пустоши высосали их души, и проникли в плоть, обратили её в прах изнутри».

– Ты наизусть это всё помнишь? – присвистнул Синир.

– Нас заставляли учить, – смущённо пояснил колдун. – Того, кто забывал хоть слово из писания, секли.

Горазд закивал с мрачным видом:

– Меня так же грамоте учили.

– В общем, в вольных городах верят, что дети Аберу-Окиа осквернены Создателем. Поэтому силу их можно использовать – она от Аберу-Окиа, но сами чародеи прокляты. Они и Создателя зовут по-другому. На ратиславском это будет… испепеляющий.

– Как же эти степняки всё исковеркали, – возмутился Горазд. – Всё вывернули наизнанку.

– Они так же говорят про вас, – ещё веселее сказал Вторак. – У каждого своя правда.

– Правда всегда одна, на то она и правда, – хмуро возразил Горазд.

Верно, они бы спорили и дальше, но порыв ветра ударил в лицо и поднял вихрь колючего снега. Вячко натянул на лоб капюшон, согнулся, упёрся ногами в землю. Даже его – высокого, сильного – сдувало порывами, какого же было ослабшему Втораку?

Дальше они шли молча.

В тот день под вечер Закат повалился на землю и больше не встал. Вторак только помотал головой: тратить силу на коня он не мог, сам едва передвигался. Княжичу пришлось перерезать Закату горло и самому содрать шкуру.

– Пригодится, обменяем на еду у кочевников, – посоветовал Вторак.

У Вячко дрожали руки. Старых своих коней он сам всегда хоронил или предавал огню, он прощался с ними, как с верными товарищами. Но теперь мясо и шкура могли помочь его людям продержаться ещё несколько дней.

После, когда тише стал ветер и слабее мороз, они повстречали пастухов. Те разбили юрту недалеко от ручья, что впадал в Нижу, там степняки остановились на несколько седмиц, чтобы пасти коней. Лошади выбирали из-под снега траву и коренья, местная зима не пугала их.

Никто на стоянке не говорил по-ратиславски, и тут помогли знания Вторака. Они расспросили хозяина юрты о дороге, обменяли лошадиную шкуру и оставшиеся от коней сёдла на небольшой мешок крупы и получили разрешение остаться на ночлег. Впервые за седмицу мужчины спали не под открытым небом. Усталость и голод свалили их с ног, мужчины заснули быстро и впервые за всё время пути забыли об осторожности. Их не тревожило ни завывание ветра в степи, ни гортанное пение старухи, готовившей у огня, ни стойкий запах лошадиного молока и дыма, и никто из отряда не заметил, как старший сын хозяина юрты оседлал в ночи коня и погнал на юг, к белым стенам Дузукалана.

– Город! Перун меня порази, я вижу городские стены! – воскликнул Синир, и на лице его отразилось небывалое, почти детское счастье.

– В степи часто что кажется. Может, это горы? Или снег идёт сплошной стеной? – усомнился Горазд.

Вторак взобрался на вершину холма к остальным, прищурился, приложил руку к глазам, прикрываясь от палящего солнца.

– В этих краях редко идёт снег, – сказал он. – И это действительно Дузукалан, я узнаю его стены. И дальше, правее, видите белую полосу? Это море, в воде так играет свет, что оно издалека кажется белым.

Вячко встал возле товарищей, они выстроились в один ряд, точно готовясь к бою.

– Пойдём, что зря время терять?

Воодушевление придало всем сил, дорога легко легла под ноги.