Что такое прогресс? Это появление паровоза, или увеличение числа дней, когда человек радуется, по отношению к числу дней, когда он печалится? Мы жили за крепостной стеной, сквозь которую к нам не могли проникнуть «шпионы и диверсанты», но нам самим было интересно узнать, что происходит за стеной, и мы не таясь – нам в голову не приходило таиться, старались поймать «Голос Америки», но его глушили, и мы почти ничего не знали. Да и надо ли знать? Предки, не подозревающие о возможности потомков пользоваться паровозом, не могли горевать по поводу его отсутствия у них. Но паровоза уже не выбросишь. С появлением паровоза число радостных дней у большинства людей увеличилось или уменьшилось из-за отсутствия возможности пользоваться паровозом? Потом паровоз стал обычен, но появился самолет.
Мы болтали на переменках, в общежитии, по дороге, на свиданиях. В спорах мы искали истину, мы познавали мир. Мы были молодыми, мы были студентами. Сейчас бывают публикации о том, что студенчество было задавлено, что говорили только шёпотом, что кто-то что-то организовывал, и его посадили. Нам повезло – среди нас не оказалось дурака, пытавшегося нас организовать. Почему дурака? Потому что в нашем окружении не было социальной среды для протеста. Она могла бы быть в крестьянстве, но мы были «Страшно далеки от народа», да и в деревне жизнь от уровня военного времени становилась все лучше, а народ живет сегодняшним днем. И мы не организуясь, не призывая к изменению строя, могли болтать о чем угодно.
Грозный, Петр и Сталин тех, кого считали своими врагами, уничтожали нещадно. Звериная жестокость Грозного (Новгород) и Петра (стрельцы) была столь велика, что они в дикой злобе сами участвовали в казнях мнимых и действительных политических противников. Через 200 лет (начало ХХ века) нравы изменились – самодержец сам на курок не нажимал, а еще через 100 лет (сейчас), если политических противников и казнят, то негласно («Новая»№1221—1222).
Ошибочным в теории Маркса было положение о диктатуре пролетариата – оно открывало путь диктатуре одного человека.
Материя существует в движении, а движение это единство и борьба противоположностей.
О том, каким палачом был Сталин (750 000 расстрелянных за один год), можно написать тома – и пишут.
Можно написать тома, и о том сколь своеволен Сталин, как Главнокомандующий, и как Глава государства – и пишут.
Я сообщаю факты, а каков Сталин, пусть читатель решает, и решит,
Индустриализацию за «13 лет» сотворил народ, сплоченный в трудовую армию (доля заключенных всего 1,3% – в основном это Воркута, Норильск, Магадан, и не только).
Не о Сталине я пишу – я пишу о Великом Эксперименте.
Культмассовая работа
После избрания в бюро времени стало не хватать, и я забросил занятия боксом. Так до конца института я и занимался общественной работой. После факультетского комсомольского бюро, работал в профкоме института, а потом в комитете комсомола института. Все годы вел секторы культмассовой работы. Занимался организацией культпоходов в театры, организацией самодеятельности, организацией выездных концертов нашей самодеятельности, организацией концертов филармонии в нашем клубе. Познакомился я и с нашей цензурой на самом её низком уровне – всё, что печаталось в СССР типографским способом, должно было визироваться в Гослите, в том числе и пригласительные билеты на вечера самодеятельности, и два экземпляра билета отправлялись для будущих историков во Всесоюзную Книжную Палату.
Как-то приехала в Харьков знаменитейшая, обаятельнейшая, народная Любовь Орлова. Я решил попробовать затащить ее в наш клуб и стал искать пути подхода. Узнал гостиницу и номер комнаты её администратора. В гостинице говорю, что номер администратора Орловой не отвечает. Администратор гостиницы говорит, что он вероятно в таком-то номере. Так я узнал номер, где остановилась Орлова. Стучусь. «Войдите». Вхожу. В громадном номере у окна за круглым столом сидят она и трое мужчин. Сидели они далеко от входной двери. Она встает и подходит ко мне.
Я ей говорю, что денег у нас нет, а послушать ее очень хочется. Она отвечает, что и ей очень хочется встретиться со студентами, но она не уверена, что сумеет выкроить время. Она стояла рядом со мной, и я поразился, что все ее такое привлекательное лицо в результате постоянного наложения профессионального грима покрылось мелкими, мелкими морщинами, уже не видимыми с расстояния в несколько метров. Ей в это время было меньше пятидесяти.