Там же, ко дню военно-воздушного флота, выставлялись натуральные авиационные двигатели в разрезе, и приставленный к двигателю объясняющий любому ребенку давал достаточно подробные, но понятные с учётом возраста, объяснения. И делалось это доброжелательно, с искренним желанием объяснить, растолковать, чтобы мальчишка понял, в меру своих возможностей, как устроен двигатель.
После войны и особенно в шестидесятые годы неоднократно в печати приводились доводы о необходимости восстановления Дома науки и техники для детворы, но дворец уже заняла бюрократия, и любые доводы были бессильны.
Надо сказать, что с вооружениями я был знаком из учебника военного дела, по которому учились в институте тётя Геня и тётя Яня, так что выставки были как бы иллюстрацией к этому учебнику. Не знаю, читали ли они сами эти учебники, а я прочитал.
Я по рождению «инженер-изобретатель», и в играх изобретал. Именно так я говорил в детстве, когда взрослые спрашивали меня, кем я буду, а взрослые любят задавать такие вопросы.
Кстати, хотя у меня штук двадцать авторских свидетельств и есть значок «Изобретатель СССР», я так и не сделал изобретения «мирового» значения. Мои «изобретения» меня не кормили.
Сколько я себя помню – я всегда изобретал в основном перед сном, лёжа в постели.
В детстве я мысленно конструировал самолёт. Я не помню, в чём была изюминка, а скорее и ни в чём – просто я пытался представить, как устроен самолёт, в очень, очень раннем детстве, потому что я помню то забавное затруднение, которое я тогда в своей конструкции преодолевал. Для того чтобы самолёт мог поворачивать, я не додумался до руля. Я крылья с мотором соединил с фюзеляжем через шарнир и поворачивал мотор с крыльями в ту сторону, куда надо было лететь.
Моё затруднение не было таким уж простым. Человечество несколько тысячелетий управляло парусными кораблями веслами – на больших кораблях несколькими, прежде чем придумало, уже в средние века, руль! Аборигены Америки за многие тысячелетия так и не придумали колеса, хотя были уже и государства, и письменность, и земледелие и войны.
Мне очень хотелось приделать к мотоциклу поплавки, чтобы мотоцикл мог съехать с берега в воду и плыть по воде.
Примерно в то время, когда дядя Вячик ехал на велосипеде в колоне физкультурников, мне в руки попались «ходики» (часы с маятником и гирей) – я был потрясен громадным передаточным отношением в шестеренках – от шестеренки с гирей к стрелкам. Я ощутил, что к большому колесу надо приложить очень большое усилие, но зато маленькое колесо вращается с бешеной скоростью. Я размечтался: «передаточное отношение от педали к колесу сделано на велосипеде такое большое, что мне приходится со всей силы давить на педаль. Но зато я с такой скоростью проношусь мимо трибуны во время демонстрации на площади Урицкого, что на трибуне не успевают на велосипедисте остановить взгляд – только всеобщее удивление, восхищение и, естественно, те блага, которыми осыпались известные люди».
Об этом своём ночном изобретении я вспомнил в шестом классе на уроке физики замечательного школьного учителя. Иллюстрируя закон: выиграешь в скорости – потеряешь в силе, он рассказывал о бывшем с ним в жизни случае. Учитель во время разрухи был сельским почтальоном и ездил на велосипеде. Догнал он как-то другого почтальона, который позавидовал большой скорости, которую развивал учитель на своем велосипеде, и предложил ради смеха поменяться машинами:
– У тебя видать велосипед получше, давай поменяемся, – а учитель, к удивлению предложившего обмен, согласился.
– Ездить надо уметь, – слукавил учитель.
Тот, кто предложил обмен, на первом же подъёме горько сожалел о своём решении. Велосипед ему пришлось вести руками, а учитель, вначале отставший, догнал его и, перегнав, не спеша поехал дальше (переключателя скоростей на велосипеде тогда еще не было). Рассказывая об упругости, учитель сказал, что ему, в годы лихолетья, пришлось чистить высокую кирпичную заводскую трубу, и он был поражен, как сильно во время ветра колышется ее верхний конец.
Не все дети посещали Дом науки и техники, выставки, ТЮЗ, Народный дом рядом с Петропавловской крепостью.
Мы с Витькой Майоровым и с Валиком везде шастали, с Витькой иногда вместе, но чаще по отдельности, а некоторые дети из нашего двора безвыходно у дома пребывали. Разные семьи жили на нашем дворе.
Например, семья, живущая в бывшей ванной. Мать и двое детей. Мать работает уборщицей, т. е. получает около сотни и это на троих! Эти дети часто, если не всегда, были в буквальном смысле голодными. Детвора иногда бывает жестока в своём непонимании. Так, однажды, мы как бы поделились с этими детьми баранкой, дав им высохшую на солнце детскую какашку, которая была похожа на баранку. Эта семья вымерла в первые же дни блокады.