А семья Майоровых – один сын, родители имели какую-то специальность и связь с деревней. Доход на душу более чем в 10 раз выше, чем в семье той уборщицы, но в целом, как коллектив, детвора на нашем дворе (включая и рядом стоящие двух этажные дома) была дружная. Я не помню ни одной злой драки, если кому-то доставалась конфетка, он выбегал во двор похвалиться, и первый, кто замечал эту конфетку, кричал «сорок». Владелец конфетки откусывал от нее половину, а вторую отдавал, но уже кто-то в свою очередь кричал «сорок», и половинка делилась на две четвертинки, и так почти до крошки. (Президент Путин вспоминает, что у них во дворе, если кто-то просил поделиться конфеткой, то владеющий ею отвечал: «А ты мне что?», но это было уже послевоенное детство, которое очень отличалось от довоенного – у нас меняться было нечем).
Можно сказать, что у нас было счастливое детство, чего не скажешь о детях уборщицы и о нашем товарище Гоге, которого часто била мать – на общей фотографии он внизу крайний слева. Остальные дети мало чем отличались друг от друга. Нам некому было завидовать, а это главное в определении счастья. Зависть делает людей несчастливыми. Не несчастными, а просто не счастливыми, потому что, например, хронически больной человек несчастен, не зависимо от чувства зависти, а еще у взрослых бывает несчастная любовь. Вот это чувство еще не омрачало наше счастливое детство.
Все различия семейного быта жителей нашего двора укладывались в разные возможности приобретения еды, одежды и билетов в кино.
Однажды в разговоре взрослых прозвучали рассуждения о том, что дочь Сухоруковых лучше, моднее одевается, чем Яня, но зато они очень экономят на питании. Что-то заставило меня это услышать и запомнить.
Как-то я зашёл к Сухоруковым во время еды – вся семья сидит за столом, а в центре стола стоит миска с картошкой. Все берут картошку и едят её с хлебом. Сухоруковы, видно, из деревни, но опоры у них там не было – или сами деревенские голодали, или там у них никого не осталось. Отец рабочий, мать домохозяйка, старшая дочь возраста, как тётя Яня, где-то работала, младший сын из нашей компании (на фотографии этот крепыш рядом с Гогой). В блокаду они все вымерли, кроме, кажется, дочери, которую, вроде бы, сразу мобилизовали.
Мы картошку не только отваривали, но и жарили, а вареную ели с чем-либо, например с селедкой. Ели кашу, заправленную поджаренным луком или шкварками, бывали яички, ну и, конечно, щи и супы. Бывали на столе чайная колбаса, маргарин, масло.
Работал дедушка, моя мама и дядя Вячик, Яня и Геня получали стипендии, после моей поездки в Архангельск и демонстрации папе отличной учебы, он каждый месяц присылал по 100 рублей, но до очередной зарплаты всегда не хватало и все в доме постоянно бегали друг, к другу занимая «трёшницу» «до получки».
Я помню, каким событием был пошив Янине нового осеннего пальто, которое должно было служить ей много лет.
Дедушка сначала работал слесарем на кондитерской фабрике, был изобретателем. Изобрёл, в частности удобную подставку для фантиков на рабочем месте обёрточниц конфет. Я видел эту подставку: это положенный на грань трехгранный параллелепипед, на одну грань которого клалась стопка вощёных бумажек, а на другую стопка фантиков, так что одним движением бралась вощёная бумажка и фантик, и они складывались вместе в готовый вид для обёртывания конфеты.
Дедушка приносил украдкой с фабрики то помадки, то конфеток, то кусочек шоколада-сырца ещё не разлитого по форме.
После достижения пенсионного возраста, дедушка работал одно время в какой-то мастерской на Лахте, а потом дома всем всё чинил, – в основном запаивал дырки в посуде и чинил обувь, не только нам, но и соседям или знакомым. Был у дедушки замысел вырастить поросенка, и он построил сарай с двойной стенкой на метровую высоту у стены, где он собирался поместить этого поросёнка. Но эта затея не осуществилась.
За домом прислуги был большой пустырь, который жители поделили между собой на огороды. Росли у нас там картошка, огурцы, лук, салат. Это тоже был хоть какой никакой приварок. Как только начинает картошка цвести, начинали мы её «подкапывать» т. е. рыться руками под растущим кустом, отыскивая более или менее крупные клубни. Когда отрастала ботва на свёкле, часть ботвы обрывали и варили «ботвинник».
Раскопал дедушка и часть двора, отгородив этот огородик со стороны, где играли в рюхи, небольшим заборчиком.
На Лахте дедушка пытался вырастить клубнику, посадив в ящик три – четыре корешка, но не помню я, было ли что-либо в результате. Клубники я поел вволю, когда однажды дядя Марк привел нас с Валиком на грядки клубники в совхозном саду.
Дворовые дети для себя искали по канавам грибы, таскали с совхозного поля редиску и чуть забурелые помидоры, которые у нас дозревали в валенках. Помидоры под Ленинградом не вызревали – они зелеными шли на засолку. Позже я был крайне удивлён, узнав, что на юге идут на засолку красные помидоры. Зачем? Их же можно так съесть!