«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Во всей стране эта маленькая война вызвала напряжение. Бичи тогда уже жили на Северном Кавказе, и там, в совхозе, хлеб стали продавать нормировано. Ухудшилось снабжение и Ленинграда. Я не помню, что мы обычно до этой маленькой войны ели на ужин, но я запомнил свое детское решение: «О…. Это надо запомнить». Мы ужинаем ломтем чёрного хлеба с маслом или маргарином и ломтиком чайной колбасы со сладким чаем. Факт остаётся фактом: я обратил внимание на изменение снабжения и не сейчас, а тогда – 70 лет тому назад, решил, что это надо запомнить, чтобы потом рассказывать. Вот и рассказываю. Ну, убей меня бог, не могу понять, почему я решил, что это надо запомнить. Обычно-то, ну жареная картошка с квашеной капустой, ну картошка с селедкой, ну что еще? Да сейчас-то что мы едим? Реконструкции в моем мозгу не получается. Но факт остается фактом – я тогда решил, что это надо запомнить.

Революционной войны не получилось. От участников войны мы ничего не слышали о пленных финнах, о мирных финнах. Финнов они не видели. Мы слышали только о ДОТах, о ДЗОТах и о «кукушках». Кукушка – это финский снайпер, который стреляет с дерева, замаскировавшись в кроне ели или сосны. И о морозах. Потери были страшные.

Если озеро Хасан и река Халхин-Гол продемонстрировали миру, что наша армия по тем временам боеспособна, то финская кампания показала нашу полную стратегическую беспомощность.

Финны перекрыли Карельский перешеек укреплениями, потому что по опыту конца гражданской войны, когда мы, после признания независимости Финляндии, пытались навязать ей революцию, знали, на что мы способны, а будущая война представлялась, как и Первая Мировая, позиционной. Такие же укрепления создали Франция и Германия напротив друг друга – линия Мажино и линия Зигфрида.

За 20 лет, прошедших после Первой Мировой, танки стали не ползать, а бегать. Конница времен Чингисхана перестала быть боевой силой. Появилась авиация – на самолетах уже стали возить пассажиров.

Во Вторую мировую войну немцы не стали рвать линию Мажино в лоб, и объехали её через нейтральную Бельгию, а на линиях Мажино и Зигфрида до сих пор у пушек стоят солдаты. За полвека они истлели и стоят одетые в шинели скелеты, снаряды проржавели, в дулах пушек птицы устроили гнезда, а солдаты все еще ждут команды открыть огонь. Мы же, имея громадную общую границу, из которой только маленький участок на Карельском перешейке был укреплен дотами и дзотами, не стали линию Маннергейма обходить, а бросили своих молодых ребят под огонь дотов и дзотов, и они залегли в снегу, обмерзая и замерзая. Те, кто вернулся с войны, больше всего рассказывали о замерзших и обмороженных; и о кукушках. Я уже помню кое-что об этой войне.

Мы свой провал быстрого решения проблемы силами Ленинградского округа объясняли вмешательством Англии, Франции и Германии. Я видел документальный фильм, где демонстрировалось оружие этих стран у финнов, и говорилось, что это вмешательство. Мне тогда такое определение показалось странным.

Сейчас я прочитал, что и союзники, и немцы действительно пригрозили нам намерением вмешаться в эту войну, но этого не потребовалось. Мы поняли, что полностью захватить Финляндию нам не позволят и прекратили войну. Я не помню, чтобы я тогда читал в газете сообщение о намерении союзников, или немцев послать экспедиционный корпус, – об этом я сейчас прочитал. Возможно (это мой домысел), Сталин посчитал, что такая публикация нежелательна, потому что из нее следовало бы, что не мы прекратили войну, добившись своей цели, т. е. отодвинув границу от Ленинграда, а нас заставили прекратить эту агрессию.

После окончания войны, войска пошли из Финляндии. На совхозном поле в метровом снегу прорыли траншеи для техники, чтобы войска подготовились к торжественному маршу в Ленинграде. Рядом с домом остановилась батарея шестидюймовых гаубиц. На этот раз к нам в комнату на постой никого не направили. Рядом с батареей стояла полевая кухня. К этой кухне мы бегали с кастрюльками, и повар накладывал нам по черпаку очень вкусной, хорошо проперченной жидкой пшенной каши с куском мяса величиной с детский кулак. Питание в армии было лучше, чем дома.

Красноармейцы раздавали нам «лишние» патроны – я набрал 70 штук. Друзья так же обогатились. Патроны мы разряжали, чтобы они были пригодны для игры. Помню днём мы с бабушкой одни, бабушка спит, а я сижу рядом с сундуком и вытаскиваю пули из патронов. Пули мы использовали, как снаряды в наших играх, а бездымный порох сжигали, как вещь бесполезную (на открытом воздухе он горит, как дрова).

С гильзами мы стали играть летом. На взморье разжигали костёр, с гильзой в костре, и прятались за бугорок, – капсюль взрывался, разворошив костёр, а гильза становилась безобидной игрушкой. Однако просторы безлюдного осенью и весной взморья и запасы черного пороха, давали простор для моих фантазий, и мы нашли для гильз достойное применение.