«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Я бы это отразил небольшим памятником на площади Революции в Москве, у монумента Карлу Марксу. За его спиной горит костер, на котором стоит котел, а в котле варится эликсир Счастья. В костер с одной стороны идеологи Интернационального социализма лопатами бросают в качестве дров молодых Советских ребят, стоящих в очередь, чтобы их быстрей бросили в битву за счастье трудящихся ВСЕГО мира. Мой знакомый – Николай Иванович Лощинин, говорил, что он пытался записаться добровольцем. В этот же костер с другой стороны идеологи Националистического социализма, в качестве топлива бросают молодых немецких ребят, стоящих в очередь, чтобы их быстрей бросили в битву за счастье СВОЕГО немецкого народа.

И Гитлер, и Сталин людьми были, безусловно, выдающимися, сумевшими объединить в искренней преданности себе целые народы.

Гитлер, как любой правитель, хоть тиран, хоть демократ, искренне хотел, чтобы «в котелке каждого его подданного варилась курица», а Сталин искренне хотел такого же счастья Советскому народу, но позиции, с которых они завоевали поклонение, были у них принципиально разные. Любой диктатор для удержания власти должен демонстрировать борьбу с внутренним врагом. Гитлер определял врага по расовому признаку, а Сталин по классовому – разница была действительно принципиальная.

Ораторствуя перед восторженной толпой, Гитлер с трибун обещал немецкому народу возрождение Рыцарства и Германского Боевого духа, обещал из Германских юношей вырастить волков, которые объединят территории разорванного на части немецкого народа, и завоюют плодородные восточные степи, где бродят предназначенные быть рабами восточные недочеловеки. В отношении же евреев и цыган идеология расизма вылилась в последовательный физический геноцид. Он направлял Германию в давно ушедшие эпохи, когда побежденных превращали в рабов, или убивали всех, кто выше оси колеса повозки, и в недавнее прошлое, когда личные конфликты решались на дуэлях, а государственные в войнах. Такая позиция у Мировой общественности, пережившей ужасы Первой Мировой войны, не могла найти поддержки.

Он толкал повозку своей страны вспять, пытаясь заставить пятиться коней мировой истории. Его умозаключения базировались на примерах истории прошедших тысячелетий и даже XIX века, когда все вопросы решались только силой, и это определяло его действия. А ведь в историческом процессе уже был Венский мирный конгресс, на котором была сделана попытка исключить войну из способа разрешения конфликтов между государствами. Пережив ужасы Мировой войны, человечество предприняло вторую попытку, создав Лигу наций, но появляются Выдающиеся личности, которые считают себя достаточно сильными, чтобы взять мировую историю под уздцы, и заставить её повиноваться себе.

Сталин в Большом кремлевском дворце спокойно, придавая каждому своему слову вес, боролся за мир во всем мире. Он в Лиге Наций добился обсуждения определения «агрессии», он выступал сторонником борьбы за свободу колониальных народов, противником колониальных войн. Он декларировал безусловную убежденность, что все национальности в своих достоинствах равны, и наша печать с гневом осуждала суды Линча, и, вообще, любое преследование по расовому признаку. Наше искусство прославляло равенство всех народов Советского Союза. Такая позиция находила поддержку у Мировой общественности, и восторженные отклики, в том числе и лично по отношению к Сталину, у столпов мировой мысли: Р. Роллана, А. Барбюса, Л. Фейхтвангера.

В этих восторгах казались естественными наши достижения, как шаги в направлении движения к коммунизму, они, я полагаю, понимали утопичность этой цели, но, все-таки, это было нечто светлое, хоть и иллюзорное. Они, я думаю, знали, что политика и слова руководителей далеко не всегда совпадают, но хотелось верить в лучшее, такова уж природа порядочных людей.

Они не считали угрозой политические преобразования, угрозу увидел Черчилль и понял её масштаб, после того, как он познакомился со Сталиным, и оценил его в Тегеране и Ялте. В той тройке: Рузвельт, Сталин, Черчилль не было слабаков, это были равновеликие личности. Но мыслями об этой угрозе Черчилль поделился с миром, выступая в Фултоне, только после войны.

В конце войны Мир узнал, что со стороны Гитлера заблуждение о превосходстве своего немецкого народа над другими народами привело его к фанатизму, от которого содрогнулось человечество, увидев фабрики смерти, где безоружных, не имеющих возможности сопротивляться людей, умерщвляли, а их тела сжигали.

В конце войны Мир узнал, какое Сталин имел представлению о прогрессивном развитии человечества. Страны, освобожденные от подчинения Германии, он формально не лишил государственной независимости, но вооруженной силой подчинил себе и навязал им такую «диктатуру пролетариата», которая напрочь лишала народы этих стран возможности демократическим путем самим определять свою судьбу. «Свобода от эксплуатации» держалась на штыках.