«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Пелагея Ивановна Брагина в воспоминаниях «Повесть о семнадцати спасенных», изданных в Туле в 1965 году, оставила для истории бесценные свидетельства о поведении наших людей и военнослужащих немецкой армии на оккупированной территории. Эти воспоминания более ценны, чем воспоминания военачальников или политиков, которые в мемуарах проводят заданную линию. Пелагея Ивановна никакой линии не проводит, но, конечно, редактирование было. Пелагея Ивановна рассказывает, как она на оккупированной территории организовала самодеятельный госпиталь для раненых бойцов, оставленных нашей отступающей армией. Рассказывает, как в избу, где был этот госпиталь, при нашем контрнаступлении заскочили отступающие под ударами сибиряков немецкий офицер с пистолетом в руках и солдаты с автоматами: «Сибирь?» Они готовы были нажать на спусковые крючки, но женщина кое-как сумела объяснить немецкому офицеру, где и когда были ранены бойцы, и немцы не тронули их. Может быть, они сами участвовали в тех боях, где были ранены наши бойцы. Может быть, они и ранили этих солдат. Так, что они даже посочувствовали им, как раненым на равных, один их них даже сигарет оставил. А если бы не понял офицер, если бы увидел он в этих раненых сибиряков? Но понял офицер, и не нажали на курки немецкие ребята, мужики, солдаты, которых Гитлер бросил в эту мясорубку.

Нас повезли в далекую безопасную Сибирь, которая спасла Россию.

Эшелон

Эшелонный быт – это особые нормы поведения и особый уклад. Сформирован эшелон из товарных вагонов с нарами. Мы расположились в переднем правом углу по ходу поезда. Я и Валик расположились на нарах, бабушка с мамой внизу на тюках.

От фронта нас отвезли быстро, чтобы не мешались, а дальше эшелон пускали в «окна» – ехали почти 2 месяца.

Поезд мог мчаться много часов подряд, минуя без остановок населенные пункты. Кому было невтерпеж – оправлялись на ходу, выставляя в дверь то, чем оправлялись. Если останавливались после долгой езды на перегоне, то все, кто терпел, выскакивали и садились вдоль полотна. Впрочем, в поезде практически не было мужчин. Были женщины и дети, ну а тем редким мужчинам, которые были, немощь, освободившая их от фронта, позволяла быть незамечаемыми.

На станциях не любили эшелоны с эвакуируемыми, потому что, если перед станцией долго ехали, то на станции некогда было искать туалет, да еще, чего доброго, стоять в очереди. Садились между вагонами. Я слышал сетование станционных рабочих: «Как прибудет эшелон с эвакуируемыми, так всю станцию «засерут».

В цепочке обмена веществ так же не регулярно и непредсказуемо было и первое звено – потребление.

Были базовые станции, где кормили и выдавали продукты. На эвакоудостоверении сохранились (не выцвели) некоторые отметки о получении продуктов. Сохранилась отметка о выдаче обеда и сухого пайка на два дня. По воспоминаниям Валика, на станциях, где было организовано питание, в кастрюлю накладывали кашу, был и суп иногда, сухим пайком выдавали сахар или конфеты, хлеб, селедку, топленое масло, маргарин, бывала даже тушенка.

На станциях бегали за кипятком. Но важнейшее значение имело самообеспечение и приготовление пищи. Что-то получали, что-то меняли, что-то воровали.

Если эшелон останавливался на перегоне между станциями рядом с картофельным полем, то находилось несколько человек, которые выходили на поле и рылись под кустом (подкапывали), надеясь нащупать более-менее крупный клубень. Кусты не вырывали, и все равно, хорошо если это было колхозное или совхозное поле, а если это был огородик железнодорожной рабочей, то была у нее причина сокрушаться и проклинать этих эвакуированных.

К счастью вероятность того, что больше одного эшелона за лето остановятся в одном месте, мала, и поля после нас на вид оставались не разоренными.

Варили на остановках в чистом поле и на малолюдных разъездах. Варили на маленьких костерках между двумя кирпичами.

Вот остановился поезд. Оправились, и начинает народ соображать – на долго ли остановились. По каким-то приметам решают – надолго. И все, кто запасся всем необходимым: кирпичами, дровами, котелками, продуктами, и есть вода, начинают готовить варево. Но, бывает, и часто, что ошибаются. Поезд дает гудок, и все хватают свои горячие котелки, горячие кирпичи, заливают огонь, хватают обугленные дымящие дрова и бегут к своему вагону. Поезд очень медленно трогается, и посадка продолжается на ходу с насыпи, друг другу помогают, друг друга подсаживают. Надо обязательно в свой вагон, потому что неизвестно, сколько поезд будет идти без остановки.

В. Астафьев рассказывает, что когда он работал на железнодорожной станции в Сибири, зимой в сильный мороз к ним на станцию пришел эшелон, который долго шел без остановок. Вагоны не были переоборудованы под теплушки, т. е. в них не были установлены печурки и в вагоне, который велели им разгрузить, были только оледеневшие трупы.