Одну очень холеную дамочку с двумя ухоженными детишками и громадным количеством тюков поселили в избу крестового сруба, где было три комнаты и кухня. В колхозе она не работала и жила ни в чем не нуждаясь, оплачивая продукты и услуги содержимым своих тюков.
А другая, очень плохо выглядевшая женщина с двумя детьми и очень маленьким багажом, была направлена на край деревни в такую же бедную четырехстенную избу, т. е. в одну комнату, если эту избу можно назвать комнатой, где они с хозяевами, а зимой и с теленочком, должны были ютиться вместе. Зимой эти бедные эвакуированные пошли нищенствовать, надеясь, что дадут картошенку, капустки на приварок к пайку хлеба.
Что ж, в этом у председателя была своя хозяйская мудрость, напрочь отвергающая христианские и коммунистические утопии: «отдай последнюю рубашку» или «всем поровну».
Конечно, председатель мог поставить четыре семьи в тяжелейшее моральное положение. Если бы он бедных приезжих поселил в богатую избу, то плохо бы себя чувствовали и те и другие, потому что один – два раза накормили бы, а потом давились бы своим куском, а приезжие все равно вынуждены были бы пойти нищенствовать. Найти в деревне работу за деньги было негде. Заработать в этой деревне можно было только трудодни, а на них картошки не купишь. И богатые приезжие, поселенные в бедный дом, вынуждены были бы искать себе другое место, потому что невозможно блаженствовать, когда на тебя смотрят голодные глаза хозяев.
Нас поселили к крепкому хозяину в пяти стенную избу, в которой было две комнаты. Хозяева спали на печке в большой передней комнате, а нам выделили горницу. У хозяев были крепкие надворные постройки с маленьким хлевом и баня, которая стояла вдали от дома, в огороде. Каждому колхознику разрешалось иметь в личном пользовании 40 соток земли. На этой земле выращивали в основном картошку. Кроме картошки выращивали овощи, табак и лен или коноплю. Зимой коноплю или лен теребили. Лен шел на одежду, а конопля на веревки, которые даже в городе бывают нужны, а уж в деревне без них не обойдешься. Помню, что как-то использовали и жир льняного или конопляного семени, но как не помню (что-то вроде в начинке для пирога – нет, не помню, врать не буду).
У дяди Пети Стародубцева с тетей Кирой было двое детей. Вася не на много моложе меня и Лена чуть моложе Валика. Дядю Петю по болезни в армию не взяли.
Мы с мамой сразу пошли работать в колхоз.
Осмотревшись, поняли, что надолго наших вещей не хватит, поэтому собрали большую часть оставшихся, включая осеннее пальто, полученное за пианино, и мое новое зимнее пальто, купленное в первые дни войны, и выменяли собранные вещи на старую корову «Зорьку». А я зимой стал ходить в полушубке, вывезенном ещё из Загорья. Кормили «Зорьку» соломой, которую можно было брать на колхозных полях, но надо было работать, чтобы в колхозе давали лошадь для поездки за соломой. Я в Беловодовке работал с первого и до последнего дня.
Зорька никогда не давала больше 3-х литров молока, но к тем 500 гр. хлеба, которые давали эвакуированным из Ленинграда, это обеспечивало нам настоящее полноценное питание. Как-то, даже, выменяли на что-то меду в сотах, а у забивших овцу соседей – мяса.
Картошку и капусту в первую зиму мы выменивали на вещи. Среди эвакуированных прошел слух, что в 10 км от нас в татарской деревне, где был леспромхоз, можно выменять на одну и ту же вещь больше, чем в нашей Беловодовке. Мама, взяв саночки, пошла со мной в эту деревню. Я не помню, что мы там выменяли, я помню только часть дороги по льду замерзшей реки и дорогу за рекой через сосновый лес. У Беловодовки сосен не было.
Дядя Петя поместил нашу Зорьку в сеновал под навес, который был с трех сторон закрыт стенами, так что Зорька была защищена от дождя, сквозного ветра и снега. Солому большей частью привозил я, и она было общая, ограничений на неё в колхозе для тех, кто работал, не было. Купили для Зорьки в первую зиму и воз сена.
Телиться Зорьку пустили в хлев, считая, что так для коровы и теленочка будет лучше. Весной, когда теленок перешел на выпас, мы его отдали хозяевам коровы. Так было оговорено при покупке. Иначе у нас вещей на обмен не хватало.
А были в этой деревне дворы, где не было надворных построек. Коров в таких дворах хозяева держали на привязи у дома. Телиться таких коров вводили в избу, и в избе потом держали теленка, но бывало, и не редко, что корове удавалось избавиться от привязи, она убегала в поле и пряталась между двумя рядом стоящими скирдами соломы. Там и телилась. Еды (соломы) там было достаточно и было относительно тепло, но это не устраивало хозяев, которые лишались молока, корову отыскивали и возвращали к дому, а теленочка вводили в дом.