Читаем «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года полностью

Одну очень холеную дамочку с двумя ухоженными детишками и громадным количеством тюков поселили в избу крестового сруба, где было три комнаты и кухня. В колхозе она не работала и жила ни в чем не нуждаясь, оплачивая продукты и услуги содержимым своих тюков.

А другая, очень плохо выглядевшая женщина с двумя детьми и очень маленьким багажом, была направлена на край деревни в такую же бедную четырехстенную избу, т. е. в одну комнату, если эту избу можно назвать комнатой, где они с хозяевами, а зимой и с теленочком, должны были ютиться вместе. Зимой эти бедные эвакуированные пошли нищенствовать, надеясь, что дадут картошенку, капустки на приварок к пайку хлеба.

Что ж, в этом у председателя была своя хозяйская мудрость, напрочь отвергающая христианские и коммунистические утопии: «отдай последнюю рубашку» или «всем поровну».

Конечно, председатель мог поставить четыре семьи в тяжелейшее моральное положение. Если бы он бедных приезжих поселил в богатую избу, то плохо бы себя чувствовали и те и другие, потому что один – два раза накормили бы, а потом давились бы своим куском, а приезжие все равно вынуждены были бы пойти нищенствовать. Найти в деревне работу за деньги было негде. Заработать в этой деревне можно было только трудодни, а на них картошки не купишь. И богатые приезжие, поселенные в бедный дом, вынуждены были бы искать себе другое место, потому что невозможно блаженствовать, когда на тебя смотрят голодные глаза хозяев.

Нас поселили к крепкому хозяину в пяти стенную избу, в которой было две комнаты. Хозяева спали на печке в большой передней комнате, а нам выделили горницу. У хозяев были крепкие надворные постройки с маленьким хлевом и баня, которая стояла вдали от дома, в огороде. Каждому колхознику разрешалось иметь в личном пользовании 40 соток земли. На этой земле выращивали в основном картошку. Кроме картошки выращивали овощи, табак и лен или коноплю. Зимой коноплю или лен теребили. Лен шел на одежду, а конопля на веревки, которые даже в городе бывают нужны, а уж в деревне без них не обойдешься. Помню, что как-то использовали и жир льняного или конопляного семени, но как не помню (что-то вроде в начинке для пирога – нет, не помню, врать не буду).

У дяди Пети Стародубцева с тетей Кирой было двое детей. Вася не на много моложе меня и Лена чуть моложе Валика. Дядю Петю по болезни в армию не взяли.

Мы с мамой сразу пошли работать в колхоз.

Осмотревшись, поняли, что надолго наших вещей не хватит, поэтому собрали большую часть оставшихся, включая осеннее пальто, полученное за пианино, и мое новое зимнее пальто, купленное в первые дни войны, и выменяли собранные вещи на старую корову «Зорьку». А я зимой стал ходить в полушубке, вывезенном ещё из Загорья. Кормили «Зорьку» соломой, которую можно было брать на колхозных полях, но надо было работать, чтобы в колхозе давали лошадь для поездки за соломой. Я в Беловодовке работал с первого и до последнего дня.

Зорька никогда не давала больше 3-х литров молока, но к тем 500 гр. хлеба, которые давали эвакуированным из Ленинграда, это обеспечивало нам настоящее полноценное питание. Как-то, даже, выменяли на что-то меду в сотах, а у забивших овцу соседей – мяса.

Картошку и капусту в первую зиму мы выменивали на вещи. Среди эвакуированных прошел слух, что в 10 км от нас в татарской деревне, где был леспромхоз, можно выменять на одну и ту же вещь больше, чем в нашей Беловодовке. Мама, взяв саночки, пошла со мной в эту деревню. Я не помню, что мы там выменяли, я помню только часть дороги по льду замерзшей реки и дорогу за рекой через сосновый лес. У Беловодовки сосен не было.

Дядя Петя поместил нашу Зорьку в сеновал под навес, который был с трех сторон закрыт стенами, так что Зорька была защищена от дождя, сквозного ветра и снега. Солому большей частью привозил я, и она было общая, ограничений на неё в колхозе для тех, кто работал, не было. Купили для Зорьки в первую зиму и воз сена.

Телиться Зорьку пустили в хлев, считая, что так для коровы и теленочка будет лучше. Весной, когда теленок перешел на выпас, мы его отдали хозяевам коровы. Так было оговорено при покупке. Иначе у нас вещей на обмен не хватало.

А были в этой деревне дворы, где не было надворных построек. Коров в таких дворах хозяева держали на привязи у дома. Телиться таких коров вводили в избу, и в избе потом держали теленка, но бывало, и не редко, что корове удавалось избавиться от привязи, она убегала в поле и пряталась между двумя рядом стоящими скирдами соломы. Там и телилась. Еды (соломы) там было достаточно и было относительно тепло, но это не устраивало хозяев, которые лишались молока, корову отыскивали и возвращали к дому, а теленочка вводили в дом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное