Декларировались-то колхозы, как кооперативные хозяйства, где крестьяне, используя машины, удобрения и содержа скотину в общих стадах, сообща работают, добиваясь высокой производительности труда, с государством расплачиваются по плану определенным заранее налогом, остальное делят между собой пропорционально трудовому вкладу. Увлеченные этой идеей, в нее, верно, поверили и руководители государства, на первых порах обобщили все – и землю и скотину. В первый после коллективизации год зерна дали так много, что дяде Пете пришлось засыпать зерном горницу. В своем хозяйстве до коллективизации молотили не в раз, а тут все разом выдали. Попутным следствием коллективизации было то, что коллективом, как и стадом легче управлять. Коллектив собирается и голосует (кто же будет против, если все голосуют) за принятие социалистических обязательств по сверх плановой сдаче урожая своему, родному государству, На второй год поменьше дали. Быстро дошли до 500 гр. за трудодень, а потом и вовсе, просто стали спускать указание: сколько оставить (по 100), а остальное сдать. П. А. Малинина пишет, что и в Костромской области они по столько примерно получали. Фактически вместо твердого налога вернулись к продразверстке, но т. к. на 100 гр. не проживешь, вернули крестьянам коров и приусадебные участки для выращивания картошки и овощей (40 соток), обложив и личное подворье налогом. Соцобязательства ни в коей, даже в самой маленькой мере не были результатом самодеятельности колхозников, навязанные сверху, они воспринимались как насилие, тем более противное, что они лживо преподносились как инициатива самих колхозников, а тут еще и навязанный сверху председатель колхоза, за которого тоже надо было поднять руку, погубили колхозный социализм. Колхозники поняли, что они ни какого отношения к управлению колхозом не имеют.