«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Я попал в команду для работы на волокуше. Волокуша – это жердь, оба конца которой длинными веревками одинаковой длины привязаны к хомуту. Жердь, таким образом, лежит на земле поперек хода. Ты направляешь лошадь на кучу выброшенной из сложки соломы, так, чтобы солома оказалась между лошадью и жердью. После этого становишься на жердь, которую продолжает тащить лошадь, и копна основанием упирается в жердь, а вершиной в твою грудь. Держась за вожжи, управляешь лошадью и удерживая себя на волокуше, направляешь лошадь на длинную кучу соломы, стараясь загнать ее как можно выше. Получается некоторое подобие скирды, чтобы зимой солому не совсем занесло снегом. На вершине этой скирды соскакиваешь с жерди, лошадь продолжает идти, жердь переваливается через кучу, ты за ней, и бегом направляешь лошадь к новой копенке соломы, образовавшейся под сложкой.

Работа веселая и азартная, требующая некоторой ловкости. Обычно на эту работу назначают подростков, но меня и считали подростком. Хотя зимой меня на медкомиссии уже освидетельствовали как допризывника.

Скирды были километров за пять от деревни. На молотьбу тех, кто работал на молотилке, везли на телеге или на санях, а те, кто работал на волокуше, ехали на своих лошадях.

В первую же молотьбу я попал на одно из дальних полей, а лошадь попалась костлявая. Хребет, как нож, выступал из её спины, а я до этого не ездил верхом. Может, и были в колхозе седла, но не помню, чтобы я видел кого-либо в седле. Наверное, были, но, разумеется, не для пацанов. В общем, обе ягодицы я сбил в кровь. В довершение на обеих ягодицах, напротив друг друга вскочило по чирью.

Так что я несколько дней лежал на животе, а мама к чирьям прикладывала половинки печеного лука. Потом я освоил лошадь без седла.

После того, как хлеб обмолотили, я стал работать, как и остальные подростки, на конюшне. Возили солому на скотный двор и в конюшню.

Лошадей за нами не закрепляли. Конюх сам решал: кому какую лошадь дать, а лошади, как и люди, различаются и по силе, и по характеру.

Лошадь, как и человек, тоже заранее предвидит, что предстоит трудиться, и ей очень не хочется покидать конюшню. Когда выезжаешь из деревни на пустых розвальнях, лошади идут понуро и никак не хотят бежать. Ни кнут, ни кнутовище иную не заставят бежать, и тогда мы начинаем палкой ковырять ей заднепроходное отверстие под хвостом. Лошадь, пару раз лягнув по передку саней, начинала трусить, с неохотой думая о предстоящей работе. Но вот сани нагружены, и солома притянута бастрыгом – так называется жердь, прижимающая солому к саням. Мы забираемся наверх и устраиваемся в углублении, образованном бастрыгом в соломе. В обратную дорогу лошадь можно не подгонять – домой в конюшню она сама бежит трусцой с загруженными санями. Можно и не управлять – дорогу домой она знает.

В качестве шика, в углублении над бастрыгом ложимся. Шик заключался в том, что мы отдавались на волю случая, который, впрочем, почти всегда был предсказуем. Зимняя дорога это не асфальтированная гладь или железнодорожная колея, – в том месте, где дорога идет по небольшому склону, сани начинают соскальзывать со склона, сгребая в сторону снег. Когда снега становится достаточно много, сани перестают соскальзывать и возвращаются на колею. Неоднократное соскальзывание сглаживает склон, а снег, который сгребли со склона полозья, образует твердый бордюр. Образуется, так называемый, «раскат». Раскат проезжают шагом, но мы-то шиковали! И кому-то на раскате не везло. Сани на раскате скользят в сторону, ударяются полозом о бордюр, опрокидываются и лежащий в соломе шутник летит в придорожный сугроб. Смех, веселье, сани становят на полозья и работа, превращенная в игру, продолжается. А солому скотине надо подвозить и сани для этого надо соломой загрузить, не только при легком морозце в солнечную погоду, но и при жестоком морозе и в пургу, тогда уж, не до игры. Не так страшен мороз, как пурга. Сильный ветер срывает с саней только что положенный навильник соломы, трудно сложить солому на возу ровно, чтобы сани не опрокидывались на любом сугробе, которые ветер наметает в каждой низинке. Ветер со спины задувает под полушубок, когда нагибаешься, чтобы поднять вилы, а если к ветру лицом, то он выворачивает вилы и солома ложится комком, вот и крутишься то так, то так. Но мне запомнилась солнечная погода и работа в удовольствие – это уж свойство характера и возраста.

Когда у меня были чирьи, я, разумеется, не работал, хотя ни каких больничных листов, конечно, не было. Я мог вообще не работать, трудодни практически веса не имели. Да нет, конечно, какой-то вес имели – в конце 43-го года мы с мамой получили около двух пудов зерна. Но, не только трудодни были целью.

Ну, во-первых, не стоял даже вопрос: работать или не работать, конечно, работать, а как же не работать-то, ну и попутный результат был важен – это возможность получать лошадь, чтобы привезти соломы для коровы и дров для себя.

Холеная дамочка, поселенная в крестовую избу, с хозяевами за услуги расплатилась вещами.