«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Из домашних работ помню пошив себе и Валику рукавичек из старых лоскутков меха и кусков сукна и ремонт обуви. В соседней избе жил сапожник, и я к нему приходил, чтобы при нем с его подсказкой чинить свою обувь. Сосед – сапожник был мне рад, я ему не мешал, а вдвоем сидеть за такой работой веселей. Разговор такой работе не мешал, и мы беседовали. Ему было приятно, что есть слушатель, которому интересны его рассказы о деревенской его жизни, и самому было интересно меня послушать, о нашей жизни. Показывая мне, как чинить обувь, он шутил, что сапожником можно назваться, если научился «загонять свинью в коноплю». При подшивке валенок вместо иголок пользовались свиной щетинкой, которую надо было соединить – срастить с льняной дратвой, так, чтобы образовалось как бы одно целое. Это и называлось: «загнать свинью в коноплю», хотя пользовались мы не конопляной, а льняной дратвой. Я научился этой операции. Кожаную обувь чинили самодельными березовыми гвоздиками в три ряда, как это издревле делали. Рукавички я шил самостоятельно. Продолжал их шить из старых суконных брюк и в Самаре для зимних лыжных походов. К сукну не пристает снег, и, надетые на шерстяные, суконные варежки надежно защищают руки от холода.

О том, что делается в мире, в колхозе узнавали из «Правды», которая приходила в правление, а как-то был и лектор. Из смеси лектора и газет за две зимы, мне запомнилось сообщение о новом гимне и о том, как мы безуспешно пытались по нотам определить мелодию, – это первое. Второе – это восторг лектора по поводу того, что в Югославии, после освобождения, спорят в колоннах демонстрантов по поводу того, какой флаг принять для страны – Советский или свой. Очень, очень редко попадала газета к нам в дом, а не втянувшись, я не испытывал и влечения.

Из чтения мне в руки каким-то образом попала толстая книга про насекомых. Я ее прочитал с огромным удовольствием, и что-то из жизни насекомых осталось в памяти. Это совершенно отрывочные, никак между собой не связанные факты, но читал я книгу, ничего не пропуская – все было интересно. Других книг не помню, но они были. Читали мы, вдвоем склонившись над коптилкой.

Однажды я был на деревенской вечерке. На вечерке, приплясывая, пели частушки, в исполнении женщин постарше; некоторые частушки были нецензурными. «Пашка – твоего возраста по девкам ходит, а ты первый раз на вечерку пришел» – заметили мне девчата. Я не помню, был ли я еще на этих вечерках, скорей всего не был – не дорос еще. Мне было интересней читать про насекомых.

Помню о своих мечтах. Я все время мечтаю – фантазирую, даже сейчас, когда уж казалось бы поздно мечтать. Конечно, те мечты были связаны с едой. Не с тем, как ее добыть, а с тем, как из нее сделать запас. Я мечтал, что буду жить на хуторе в пригороде. У меня будет легковой автомобиль с грузовым кузовом – пикап. На этом пикапе буду из города завозить крупы и сделаю ЗАПАС! Из разговоров взрослых услышал, что жирное мясо вредно, а вот топленое свиное сало не вредно, и я размечтался, фантазируя в деталях, как я буду его заготавливать и хранить.

Питались мы не хуже деревенских, а по отношению ко многим и лучше, но сильны были воспоминания о блокаде, так что все мои мечты сводились к запасам, чтобы не повторилось то, что было.

Пастух колхозного стада

Планируя работы на лето 43-го года, правление предложило маме определить меня пастухом колхозного стада. Мы согласились.

В детстве дедушка говорил: «Эдик, учись играть на пианино, будешь пастухом». Мама показала мне, где какие ноты на клавишах и на нотной бумаге, и на этом курс обучения был завершен. Моцарт из меня не получился, и пророчество дедушки сбылось.

В стаде было 34 коровы, вместе с годовалыми телятами. Пасли мы вдвоем с мальчиком, который был моложе меня года на два. Пропасли мы стадо от первого и до последнего дня.

Начали пасти со скотного двора у деревни, как только с полей сошел снег и появились зеленые озимые хлеба, – начали «пасти по озими». Целый день приходится месить оттаивающую землю, раскисшее поле; в околках еще снег и вода. Я не помню, какая в это время на мне было обувь. В сухую погоду мы пасли в лаптях, которые сами плели. Кто-то этому нас научил. По сухой погоде это очень удобная обувь, но видно и в сырость выручали. По крайней мере, я не помню ужаса сырых ног, если они и были мокрые, я не запомнил этого, как удручающе особенного. Как-то не запоминается мне плохое, не симметричные у меня мозги, только хорошее в памяти остается. Может быть, не живу я в холодные дождливо – снежные осенние дни и в затяжные дождливо снежные весенние дни. Я, приспособившись, их переживаю, и зимой, нагружая соломой сани в пургу, я не помню унынья – я помню борьбу. А живу я только в яркие солнечные летние дни и в яркие солнечные зимние дни.