Современная китайская проза

— Ши Гу, а колечко и браслет, которые ты заготовил для Гайгай, тоже пропали?

Ши Гу кивнул.

— Н-да, ничего не осталось. Ну ладно, сами-то живы, и то хорошо… — Потом он вдруг понизил голос и задумчиво произнес: — Все в порядке. Лишь бы живы были, а там что-нибудь придумаем…

— Дядя Пань! — пролепетал растроганный Ши Гу. — Ты всегда думаешь о людях, все о других заботишься…

— Тут уж ничего не поделаешь, — тихо ответил Пань Лаоу, — если не думать о других, в сердце будет пустота. И если люди не будут друг о дружке думать, что ж это за жизнь будет? Никакого толку в ней тогда не будет!

Мы отдыхали в Чэньцзяцяо два дня. За это время мы тратили только деньги Чжао Ляна. Потому что у Пань Лаоу и Ши Гу все деньги вместе с одеждой смыло в реку. Я, помня совет дедушки, не снимал одежды, пятнадцать юаней все еще лежали у меня в кармане целехонькие. Я их достал, но все наотрез отказались их тратить. У Чжао Ляна деньги были зашиты в поясе, всего пятьдесят юаней. Его жена наказала ему отвезти эти деньги в город для старшей дочери, ей в приданое. Обычно прижимистый и даже скупой, Чжао Лян в эти два дня в Чэньцзяцяо был совсем другим. Он покупал нам не только свежих овощей и сои, но два раза побаловал мясом, не забыл купить Пань Лаоу и новую красивую трубку.

На третий день разбухшая было река успокоилась, Пань Лаоу сказал:

— Пора нам за работу!

— Срубим с поваленного дерева ветки и отцепим плот, — сказал Ши Гу.

— Если разом всем налечь, быстро управимся.

— Лаоу, ты у нас ранен, ты лучше со стороны покомандуй, и ладно.

— Да разве меня не откормили, как борова на триста цзиней^[25]? — рассмеялся Пань Лаоу.

Ши Гу собирался было уже отругать Пань Лаоу, но тут и он засмеялся.

Настроение у всех у них было хорошее, только у меня на душе кошки скребли. Пань Лаоу заметил, что я невесел, и сказал мне:

— Дунпин, мы тут с плотом, боюсь, должны еще повозиться. Ты на учебу опоздаешь; как тут быть?

— Пусть едет на поезде, — сказал Ши Гу.

— Ему деньги нужны, — сказал Пань Лаоу. — Его дед еле-еле наскреб денег на учебу.

— А сколько стоит на поезде доехать? — тихо спросил Чжао Лян.

— Да юаней пятнадцать хватит, — сказал Пань Лаоу.

Чжао Лян подумал, вынул пятнадцать юаней и сунул мне в руку.

— Вот, возьми, езжай на поезде.

— Дядя Чжао, зачем мне! — Я хотел отдать ему деньги.

— Будем считать, что я тебе дал взаймы.

— Так когда же я смогу отдать?

— Когда-нибудь да сможешь.

— Если дядя Чжао говорит, значит, бери! — похлопал меня по плечу Пань Лаоу. — Деньги — дело несущественное, запомни это!

В тот день мы вместе вышли из дома для приезжих и расстались на перекрестке.

— Иди по этой большой улице, пройдешь вверх до половины горы, там будет шоссе, увидишь автобусную остановку, сядешь там на автобус… — стал подробно объяснять мне Пань Лаоу. — Доедешь на автобусе до Лэншуйтаня и там пересядешь на поезд; как билет купить и на какой поезд садиться, сам расспросишь. Ну ладно, я тебя не буду провожать, иди, да будь осторожен.

— Дядя, я все запомнил. — Я обернулся к Чжао Ляну и Ши Гу. — Дядя Чжао, брат Ши Гу, я пошел.

— Иди, не забывай нас… построй железную дорогу! — сказал Чжао Лян.

— Да, Сяошуй — река норовистая, у сплавщиков жизнь несладкая… — сказал Ши Гу.

Я дошел до шоссе на горе. Река Сяошуй вилась под горой, и я отчетливо различал три человеческие фигурки, которые двигались параллельно мне вдоль берега реки. А потом я увидел длинную песчаную косу, на ней лежало большое дерево, а рядом с ним как-то изменившийся, но все же знакомый плот. Вскоре на косе показались Пань Лаоу и его товарищи. Отсюда они казались мне тремя крохотными куколками. Они напряженно работали, очищая дерево от веток. В этот миг они были так прекрасны, так дороги мне, что захотелось вдруг вернуться к ним и никогда с ними не расставаться.

Я посмотрел вдаль на вьющуюся без конца реку Сяошуй; над рекой стояла легкая голубая дымка. Сяошуй, на тебе нет бакенов, нет семафоров, нет лодок с фонарями. Ты река, на которой совсем нет ориентиров. Ты проста и красива, но сколько опасностей ты таишь, сколько горя можешь принести людям! Со времен Яо и Шуня возникла легенда о твоих извилистых берегах, и ты до сих пор все та же. Когда же ты станешь рекой, удобной для плавания, судоходной, укрощенной рекой?

Я вспомнил дедушку и то, как он подарил мне кулек с засохшими конфетами. Вспомнил почтенного Сюя — ведь его сейчас надо спасать. Вспомнил я и рыбака Лао Вэйтоу, оставшегося без своих ручных птиц, — каково-то будет ему одному. Я думал о красивой и мужественной Гайгай, которую не так-то легко заставить покориться. Я вспомнил побирушку У Айхуа — она не должна отчаиваться из-за того, что дошла до такой жизни. Я вспомнил того интеллигента в очках — умный парень, зря дурачком прикидывается. Еще я вспомнил однообразное гудение комаров, пугающий плач ночных кошек и те старые колеса, — неужто история, подобно им, застрянет на одном месте?