В своих трудах Н. П. Михальская показала, что английская литература создала и на протяжении долгого времени эксплуатировала мифологизированный образ России и ее народа (см., например: [Михальская]). Этот образ оставался почти неизменным на протяжении веков, и лишь в ХХ в. он начинает несколько трансформироваться [Хабибуллина].
Опубликованная в 1985 г. работа Э. Кросса
Так, например, в 1980 г. в Великобритании было опубликовано 19 произведений о России и русских, в том числе следующие: “№ 1054 K. Amis. Russian hide and seek. Set in 2030, f
Простое перечисление произведений показывает, что Россия рассматривается в них как источник опасности, как политический и военный противник, в лучшем случае – как необъяснимый и принципиально непознаваемый мир, в котором англичанин теряется в буквальном, физическом смысле, как это происходит с героем романа Б. Бейнбридж «Зимний сад». Очевидно, что образ России в английской литературе продолжает оставаться стереотипным и мифологизированным, хотя, как показывают новейшие исследования [Бреева; Красавченко], уже в этот период он начинает усложняться – т ак, к традиционным цивилизаторскому и «политическому» дискурсам добавляется «дискурс культуры», «подразумевающий право отдельных русских на сочувствие через их принадлежность к миру европейской культуры» [Бреева, c. 440].
Дальнейшее, качественно иное развитие образа России в литературе Великобритании происходит в конце ХХ – начале ХХI в. Так, в удостоенном премии Букера в 1987 г. романе Пенелопы Лайвли «Лунный тигр» героиня – историк и писатель – неоднократно и неизменно сочувственно вспоминает трагическую судьбу России в ХХ веке: для нее русские люди являются
…the most tormented people in the world… Somewhere… are whispers of St Petersburg, of the Crimea, of Pushkin, of Turgenev, of million upon million enduring peasants, of relentless writers and parched summers, of the most glorious language ever spoken, of samovars and droshkys, and the sad sloe‐eyed faces of a thousand icons [Lively, p. 61–62].
Кроме традиционных составлящих стереотипа (крестьяне, самовары, иконы), героиня П. Лайвли неоднократно вспоминает миллионы русских людей, погибших на полях сражений Второй мировой, в оккупированных городах, в гитлеровских лагерях, в осажденном Ленинграде. Один из эпизодических персонажей романа, русский аристократ‐эмигрант, вызывает, вопреки сложившемуся в литературе стереотипу, отчетливую неприязнь героини:
Sasha… appears to have been an excellent reason for the Russians to have a revolution: a man of total moral fecklessness who never did a day’s work in his life and disposed all the family fortunes… before he was thirty [Lively, p. 62].