«ни одно из предыдущих замечаний (о равенстве возможностей] нс является аргументом в пользу этой концепции (справедливости], так как в договорной теории все аргументы, строго говоря, должны быть сделаны в терминах того, на что было бы рационально согласиться в исходном положении. Но я хочу подготовить предпочтительную интерпретацию двух принципов, так чтобы эти критерии, особенно (принцип различия], нё'поразили читателя как чрезмерные» (Rawls 1971:75; Ролз 1995:77].
Таким образом, для Ролза его первый интуитивный аргумент просто подготавливает почзу для второго, построенного на идее общественного договора. Это необычная стратегия, так как аргументы на основе идеи общественного договора обычно считаются слабыми, и всё выглядит так, будто Ролз низводит действительно сильный аргумент до роли вспомогательного ло отношению к более слабому второму аргументу.
Почему аргументы на основе идеи общественного договора считаются слабыми? Потому что они, как кажется, опираются на неправдоподобные допущения. Согласно этим допущениям мы должны вообразить некоторое естественное состояние, предшествующее появлению политической власти. В этом состоянии каждый человек предоставлен самому себе в том смысле, что не существует высшего органа, полномочного требовать повиновения людей или обязанного защищать их интересы и имущество. Вопрос в том, на какой договор согласились бы люди в естественном состоянии, чтобы установить политическую власть, имеющую указанные полномочия и обязательства? Если нам известны условия договора, нам понятно, что обязано делать правительство и чему обязаны подчиняться граждане.
Этот метод использовали разные теоретики, включая Гоббса, Локка. Канта. Руссо, и приходили к разным выводам. Но всех их критиковали за одно и то же, а именно, что никогда не существовало ни такого естественного состояния, ни такого договора. Поэтому граждане и правительство не связаны никаким договором. Договоры накладывают обязательства, только если на них действительно получено согласие. Мы можем сказать, что некоторое соглашение есть тот договор, который люди подписали бы в некотором естественном состоянии, так что это — гипотетический договор. Но как говорит Дворкин, «гипотетический договор — это не просто слабая форма реального договора; это вообще не договор» |Dworkin 1977: 151; Дворкин 2004:211). Когда утверждают, что мы связаны договором, который мы заключили бы в естественном состоянии, то предполагается
«поскольку челогек согласился бы на некоторые принципы, если бы его спросили заранее, отсюда следует, что будет справедливо применить к нему эти принципы позднее в другой ситуации, когда он не даёт своего согласия. Но это плохой аргумент Предположим, в понедельник я нс знал стоимости принадлежащей мне картины: если бы вы тогда предложили мне за неё сто долларов, я бы согласился. Во вторник я узнал, что картина очень ценная. Вы не можете утверждать, что было бы справедливо в среду заставить меня по суду продать вам эту картину за сто долларов. Может быть, мне сильно повезло, что вы нс попросили меня продать картину в понедельник, но это не оправдывает последующего принуждения по отношению ко мне* [Dworkin 1977: 152: Дворкин 2004:2131.
Таким образом, идея общественного договора кажется абсурдной в историческом отношении (если она опирается на представление о реальном соглашении) или незначимой в моральном отношении (если она опирается на гипотетическое согласие).