Современная португальская новелла

Сказав это, он вынул свой табак и стал с недовольным видом скручивать цигарку. На посетителя он не обращал никакого внимания. Ему до смерти на доело глядеть на всех этих парней в выцветших пальто, которые приходили к директору.

— Послушайте, — сказал посетитель, глотнув воздух. — Вам не оставляли для меня письма?

— Письма?

И сторож направился в глубину приемной, где стояла черная конторка, и открыл верхний ящик.

— У меня тут три письма. Поглядите, может, одно для вас.

Человек в выцветшем пальто взял конверт, но не стал вскрывать при стороже. Он поблагодарил и пошел прочь, но, дойдя до конца парка, не выдержал. Ему показалось, что он уже учитель, и хотелось побыть еще среди своих учеников. Ребятишки скакали вокруг, бегали туда-сюда. Он торопливо разорвал конверт и вынул листок, ища глазами прежде всего подпись.

Вязальщицы разговаривали все громче, чтоб расслышать друг друга в шуме ребячьих голосов. Подходили все новые дети. Они отобедали дома и спешили назад в школу, чтоб успеть еще набегаться перед вечерними занятиями. Некоторые приходили одни. Других провожали. Девочек вели за ручку служанки в голубых и розовых фартуках, каждое утро собирающие их в школу, надевая им аккуратные школьные переднички, поправляя чулочки и заплетая косички.

Человек в выцветшем пальто с минуту молча смотрел на директорское послание. Весьма жаль, но просьба его не может быть удовлетворена в настоящий момент. Директор убедительно просил зайти еще. В последних строках искренне желал ему здоровья. Чтоб обязательно зашел в другое время. Чтоб оставил свой адрес и номер телефона.

Вот так, в тысячный раз подумал человек в выцветшем пальто, пускаясь в обратный путь, одни люди высасывают последнюю каплю крови у других. Они нас скручивают и выжимают. А когда в мгновенье последней боли упадет последняя капля, они с отвращением сметают нас с дороги и галопом проносятся мимо. Он думал так после каждой новой неудавшейся попытки.

Веселый звонкий колокольчик позвал детей в классы.

Несколько детишек побежало к навесу, где сидели вязальщицы, чтоб схватить со скамьи свои ранцы. Другие с веселыми криками продолжали беготню, покуда не прозвонил второй звонок. Никто не заметил молодого человека в выцветшем пальто — ни как он вошел, ни как вышел. Да и то сказать, путь их всех ведь так резко расходился с его путем.

Он толкнул уже знакомую поржавелую дверь и снова очутился в переулке. Много людей шло в сторону школы. Верно, учителя или служащие. И ученики, разумеется. А он шел в противоположную сторону, к выходу из переулка. Через открытые двери и окна виделась ему все та же картина: маленькие комнаты, забитые вещами, с занавеской, делящей тесное помещение надвое, о которых он позабыл в веселой суете школьного двора. Ничто более не удивляло его. Ни новая неудача, ни этот заброшенный переулок. Все это были неприятные неизбежности, к каким он привык, но к каким не хотел привыкать.

Медлительный шаг, каким он плелся по переулку, убыстрялся по мере того, как утверждалась в нем эта мысль: он не хотел привыкать. Иные опускались, иные кончали самоубийством. Нет, он не окажется ни среди первых, ни среди вторых. Он не хочет привыкать.

Бег его еще не кончен, он не должен останавливаться посередь дороги. Его попытки терпели неудачу одна за другой, но он будет крепок как железо. За целый день он не пробовал ничего, кроме утреннего стакана молока, но он будет крепок как железо. Кашель вновь одолел его два дня тому назад, но он будет крепок как железо. Ах, так ведь уж наступил час, когда пора лечиться отдыхом, подумал он с иронией. Последний врач, осматривавший его, так и сказал: отдых, отдых и еще раз отдых.

Вот и снова эта закусочная и старик с каштанами на противоположной стороне. Если б у него было больше денег, он купил бы несколько каштанов, чтоб съесть их по дороге. Он остановился и пересчитал то, что оставалось. Сквозь витрину закусочной он вновь увидел девушку за столиком в глубине. Короткая, узкая юбка все так же позволяла видеть голые колени, а напротив нее, спиной к окну, сидел мужчина, которого она подцепила. На столике стояло теперь дна блюда одно с сандвичами, другое с булочками.

— А ну, посторонись! — прокричал у него над ухом человек с огромным узлом на спине, собиравшийся переходить улицу.

Он посторонился и решил не покупать каштанов… И продолжал свой путь вниз по улице.

Если б он тогда потерпел немного, он бы только сейчас входил в закусочную. Только сейчас почувствовал бы приятный вкус горячего молока, льющегося в горло. От этой мысли у него пересохло во рту. Только сейчас он почувствовал бы, как пар обдает ему лицо теплотой, как горячее молоко льется на язык и течет в горло.

Лицо старого товарища по университету встало у него перед глазами. Ему вспомнились светлые волосики Мануэлы, колени девушки за столиком в глубине, усы школьного сторожа, блюдо с сандвичами, хозяин закусочной, с любопытством взглянувший на него, бросая не купленную им булочку обратно в витрину.