Современная португальская новелла

Полуприкрыв веки, он несмело приоткрыл дверь. Затем растворил ее настежь и вошел. И остановился почти в испуге. Огромная железная дверь, оказалось, вела в зеленый, обсаженный деревьями парк, по дорожкам которого бегали дети. Парк был просторный, и его окружали не темные громады домов, как можно было ожидать, но высокая легкая сетка, по другую сторону которой, далекая и сине-голубая, виделась река. Он попробовал пересечь этот внутренний двор. Крошечная девочка с льняными волосами, удирая от других малышей, столкнулась с ним на бегу. Это длилось лишь краткое мгновенье… Он легко коснулся головы ребенка, чтобы защитить от удара, и это было словно приобщение к чему-то доброму и нежному, что, как он знал понаслышке, существует в жизни. Теплое чувство, о каком он совсем позабыл с тех пор, как стал избегать людей вообще и в особенности детей. Но это длилось лишь краткое мгновенье. Преследователи кричали: «Мануэла! Мануэла!» — и в конце концов, запыхавшись и отчаянно шумя, нагнали малышку у самой ограды.

Он глядел восхищенными глазами на эту толпу мальчиков и девочек. Так вот, значит, с кем ему предстоит встречаться, подумал он и улыбнулся широкой, полной светлой надежды улыбкой, которую здесь некому было заметить.

По парку прыгали мячики… И повсюду царила та невинная и радостная суматоха, какой он не видел уже столько времени, что и не знал наверное: видел ли вообще хоть раз в жизни.

Он не заметил сторожа или кого-нибудь еще, к кому можно было обратиться. Три женщины вязали под низеньким навесом. Матери учеников. И больше ничего, кроме солнца, невысоких деревьев, синего отрезка реки там, за оградой, и голосов — свежих, захлебывающихся смехом, выкрикивающих имена, в которых слух различал лишь ударный слог: Кар, Нел, То, Бел. Из беседы вязальщиц, достаточно громкой, чтоб можно было услышать каждое слово, следовало, что они ждут своих дочек, а потом пойдут в кино.

Он пересек двор по диагонали, осторожно обходя детей. В большом здании справа дверь была раскрыта настежь. Там тоже никого не оказалось. Передняя, высокая и светлая, стены сплошь увешаны объявлениями и плакатами… Через эту дверь он будет входить каждое утро, окруженный толпой мальчишек и девчонок, бурно устремляющихся вперед, весело толпящихся на лестнице, силясь пройти все сразу. Он дернул за цепочку колокольчика раз, другой, третий.

Опять никого. Надерно, большая перемена. Ждать придется долго. Он подождет. Он будет ждать сколько нужно. Он подождет без труда, любуясь детьми, резвящимися на солнце. Группа у изгороди все еще толклась ярким цветным пятном вокруг Мануэлы. Девчушка была крохотная, беленькая, со светлыми глазами и распущенными волосами цвета маиса. Быть может, будущая ученица. Смышленая или нет? А другие? Кто знает, а вдруг все они станут его учениками. Это хорошо. Ему бы хотелось получить первый класс. Быть может, там еще возможно встретить учеников, не успевших окончательно возненавидеть книги. Быть может, там еще возможно встретить детей, которые захотят и постараются вырасти людьми. Людьми, а не палачами, подумал он с гадливостью. Или шпионами палачей, подумал он с гневом. Он хотел бы получить первый класс и суметь сохранить на занятиях тот веселый дух, ту непосредственность, ту человечность, какие видел сейчас перед собою. Забавно! А вдруг в нем и впрямь проснется призвание педагога? Нет, сразу же подумал он, мрачно нахмурясь. Он не педагог, и совершенно не к чему быть хорошим педагогом. И все же он чувствовал сейчас, помимо своей воли, как снова властно тянет его к этому миру, которого он лишил себя так давно. (Миллионы бацилл носятся вокруг нас повсюду, и никто не в силах преградить им путь. На спичке, которую ты берешь в руки, чтоб зажечь сигарету, на билете, что тебе протягивает кондуктор в электричке, на безупречно чистой чашке, что тебе подают в кафе, на любой вещи в твоем собственном доме, на твоих собственных руках.)

Внезапно он снова почувствовал, что давит в горле. Он закурил, вот в чем дело. Дым раздражает горло. Он быстро выдохнул дым и стал ждать. Неужто опять приступ кашля? Он нервно бросил сигарету, и оглянулся испуганно: не заметил ли кто-нибудь. Никого.

Приступа, однако, не последовало. Потому, наверно, что это не обычный кашель, вызванный курением, а тот кашель… Размеренная жизнь, которую он теперь станет вести, вылечит его, окончательно вылечит. Не будет больше беготни по бесконечным школам. Не будет уже спозаранку отчаянных поисков объявлений в газетах. Не будет той жизни без отдыха, за которую врачи называли его безумцем.

Иногда обстоятельства меняются, подумал человек в выцветшем пальто, зажигая вторую сигарету. Происходят малые перемены, дающие нам силу для больших перемен. Быть может, удастся добиться не очень уплотненного расписания и действительно выкроить, в первый раз за всю жизнь, часы для отдыха. Все здесь казалось приветным и таким отличным от враждебной суеты переулка и соседних улиц. Словно он остановился перевести дух.