Современная португальская новелла

Девочка-подросток прошла мимо него и замерла посреди двора, прислонившись к дереву, чтоб почитать книгу. Сколько ей? Пятнадцать, шестнадцать? Она казалась живописной деталью пейзажи. Девочка в голубом платье с золотистыми волосами. Бурый ствол дерева в алых солнечных бликах и с короткими ветками, словно нанесенными шпателем на бледно-зеленый фон безоблачного неба.

Человек в выцветшем пальто подумал печально: пятнадцать лет. Хоть сам был молод, он уже завидовал этому возрасту. Свежести, присущей этому возрасту. Ощущению здоровья, исходившему от этих голых ног в прохладе зимнего дня, клонящегося к вечеру. Алой яркости губ. Интересу, с каким девочка читала.

У него подгибались колени, хотелось сесть. Прежде чем прийти сюда, он прошел столько улиц. Поднимался по стольким лестницам, Столько раз возникало у него желание поскорей уйти, прервав на середине слова неискренней благодарности и неискренних извинений.

Как давно начался сегодняшний день! Он выпил стакан молока в закусочной. Был в двух конторах, где требовался практикант за поденную плату, и в старой школе на самой окраине города. Директором там был его старый товарищ по университету. Но в образе директора старый товарищ перестал существовать. Время шло, переплавляя людей на своем пути. Только ли время? Нет, не только. Человек в выцветшем пальто превосходно знал, что дело не только во времени. Причиною здесь — притупление совести, которое постепенно овладевало людьми, скрытое, но подавляющее ощущение угрозы, надвигающейся опасности, рассеянной повсюду, сосредоточение на собственных интересах и преступное равнодушие к окружающим. Каждый начал ревностно строить свой дом, оправдываясь тем, что, вообще говоря, невозможно обойтись без собственного дома. Но затем все начали расширять этот дом, украшать его, совершенствовать и в конце концов закрыли на замок. Нет, не старый товарищ по университету стоял тогда перед ним. То был директор школы, отвечавший ему с ненавистной вежливостью официального лица. Обещавший сделать все, что возможно. Спросивший адрес и номер телефона. Но старый товарищ тоже знал, что не одно лишь время воздвигло между ними столь непреодолимую преграду. Старый товарищ смотрел в сторону и был явно смущен, когда человек в выцветшем пальто подчеркнуто четко ответил, что у него никогда не было телефона.

И вот он здесь. И усталые ноги требуют отдыха и скамьи. Но нет скамьи. А будущему преподавателю не подобает сидеть на ступеньках в ожидании сторожа. У него всегда хватало сил ждать. Один знакомый уже говорил здесь о нем и обещал, что место будет. Знакомый, в которого он верил. Так что на сей раз он надеялся более чем когда-либо (он всегда надеялся более чем когда-либо). И в конце концов, он просит совсем немногого. Любой может быть школьным учителем. Любой ухитряется преподавать в двух или трех школах одновременно. Ему же достаточно уверенности, что у него будет каждый день обед, что он сможет выкроить эти пресловутые часы отдыха, на которых так упорно настаивают, и даже иногда показаться врачу.

И тогда все можно будет начать сначала. И через короткое время он снова сможет стать человеком, не чувствовать более этого постоянного дикого желания бежать прочь, за которое он сам себя ненавидел, но от которого никак не мог избавиться. Идешь по улицам в дырявых ботинках и испытываешь безудержный гнев против всех этих невидимых свидетелей твоих бед, которые, конечно же, прячутся за каждой дверью и каждым запертым окошком. И в то же время непостижимо тянет тебя войти, даже вбежать в первую открытую дверь первого попавшегося кафе, откуда не просунется враждебная рука, чтоб выбросить непрошеного гостя на улицу.

Солнце заливало парк и подступало к самым дверям. Лизало ему ноги, ласковым теплом расходясь по всему телу. Пальцы правой руки еще хранили сладкое ощущение мягкости детских волос Мануэлы, до которых он недавно дотронулся. Сладкое и почти чувственное. Нежное, пьянящее, подогретое солнцем.

— Сеньор, — послышался голос у него за спиной, — кого вы ждете?

Он вздрогнул. Так всегда: ждешь чего-то долго и терпеливо и в то же время боишься дождаться. И чем дольше ждешь, тем больше удивляешься, когда наконец достигнешь цели.

Пришла решительная минута, а с нею вместе — досадное предчувствие, что все обернется худо.

— Вы сторож? — спросил человек в выцветшем пальто. В глубине души он тайно надеялся, что это не сторож… Тогда все отложится еще на некоторое время.

Но тот сказал медленно и как-то испуганно:

— Да, сеньор, я сторож.

Испуганно, словно хотел прибавить: что ж из этого?!

Он был высок и худ. Но горбился и потому казался не выше пришельца. Пышные усы, порыжелые на концах от привычки вновь зажигать сигарету, когда от нее остался лишь крохотный окурок. Дряблая, высохшая, в морщинистых складках шея. И широкие мохнатые брови, под которыми поблескивали маленькие светлые глазки, глядящие на собеседника то ли сердито, то ли с любопытством.

— Директор уже пришел?

Сторож отозвался как автомат:

— Директор никогда не приходит раньше половины третьего.