Современная португальская новелла

По мере того как он приближался к цели, он все сильнее чувствовал, что ноги словно бы несут его назад или, во всяком случае, хотят замедлить шаг. И он против воли шел медленнее. Множество преград, встающих между ним и человеком за этой почернелой дверью, который мог обеспечить ему год спокойной жизни, неумолимо возникало в его сознании. Если б и хотел, он не мог бы определить, что это были за преграды. Но он ощущал их всем своим существом. Неприязнь? Но почему? А быть может, это просто неуменье понять друг друга. Быть может, не хватило десяти минут разговора, какие побуждают взглянуть без враждебности на незнакомца, с которым судьба случайно столкнула нас на улице. Ну а если тот человек за последние пять лет пошел в гору? Если между ними вообще не может быть никаких отношений? Ведь это директор школы, директор большой школы. Если он пошел в гору? Так или иначе, необходимо было разрешить эти сомнения. А чтоб скорей разрешить их, необходимо было ускорить шаг. И он ускорил шаг.

Через растворенные двери и через окна домов виднелось скромное жилье с обеденными столами, прижатыми к железным кроватям, с застиранными занавесками, разделяющими комнаты. Зрелище, к которому привыкаешь и вскоре перестаешь замечать, особенно если проходишь здесь изо дня в день. Зрелище, на котором никто не останавливает взгляда, когда спешит мимо, занятый своими мыслями.

Человек в выцветшем пальто закашлялся и остановился. Кашель стал мучить его снова дня два тому назад. Упорный, приводящий в отчаяние. Ибо это был, наверно, тот самый кашель, а не кашель вообще, вызванный, скажем, неумеренным куреньем… Но не кашель сам по себе занимал его. Он думал о другом. Каждый раз, когда чувствовал эту щекотку в горле, что все росла, росла, пока не разрешалась кашлем, он останавливался в тревоге. Он ведь мог кашлять, как и все люди. Но, однако, он всегда нервничал, словно ждал чего-то неожиданного. И стоял как вкопанный, пока приступ не пройдет. Сейчас он нервничал все больше, думая о том, что ему нельзя кашлянуть ни разу во время предстоящего разговора или когда придется ждать в коридоре, темном, как, верно, все коридоры этого здания в тупике. В конце концов, все имеют право кашлять. Но он не имел этого права. Ибо они знают. Они все знают. И никто не примет его кашель за обычный бронхит, который быстро проходит. А надо было убедить их именно в этом. Надо было лгать. И идти вперед.

Он не испытывал ни малейших угрызений совести. Не переставая звучали у него в ушах знакомые слова: миллионы бацилл носятся вокруг нас, повсюду, и никто не в силах преградить им путь; на спичке, которую ты берешь в руки, чтоб зажечь сигарету, на билете, что тебе протягивает кондуктор в электричке, на безупречно чистой чашке, что тебе подают в кафе, на любой вещи в твоем собственном доме, на твоих собственных руках…

Когда директор спросит его о здоровье, он должен ответить: в порядке. Когда он спросит: совсем поправился? Он должен ответить: совсем. Со спокойной улыбкой. Твердо. Без колебаний. Малейший намек на кашель может испортить все.

Он сам злился на себя за эти мысли. Выдуманные трудности. Не надо поддаваться. И кто сказал, что он застанет директора? Он ведь только намеревался узнать у сторожа, нет ли для него письма. В письме все будет сказано… Или расписание занятий, или отказ.

Может, однако, случиться, что директор пожелает лично увидеться с ним, убедиться собственными глазами, что здоровье его улучшилось, поскольку люди так уж твердо верят в свою наблюдательность… А может, директора заботит внешний вид подчиненных? В таком случае вот что надо: отвечать как можно короче, произносить лишь самые необходимые слова. Не касаться ни политики, ни религии, ни даже образования. Да, в особенности образования.

Колокольчика у двери не оказалось. Это была огромная железная дверь, вся поцарапанная и поржавелая, и здесь, в самом темном углу переулка, она возвышалась неприступной стеною. На ней не было обычного объявления, что вход воспрещен. Значит, надо просто толкнуть ее и войти.

Человек в выцветшем пальто нажал на массивную, черную, холодную ручку двери, намереваясь войти в открывающийся перед ним темный мир темных коридоров.

Но отпрянул, пораженный. Как только тяжкая дверь чуть-чуть подалась, за нею неожиданно возникло целое море сиянья, полнящееся веселым шумом. Исчезли тени переулка. Резкий свет ударил ему в глаза.