Современная португальская новелла

Тем временем в Бруске появился на свет еще один ребенок. Он был менее рахитичен, чем все предыдущие, потому что его отцом, как говорили в округе, был красавец кузнец, с голубыми глазами и черными густыми усами. В профессии кузнеца есть что-то мистическое. Еще с незапамятных времен боги наделяли этих людей необычайной силой. Кузница, где горит огонь, звенит наковальня, добела раскаляется металл, всегда производит впечатление на всех смертных. Что-то от священнодействия есть в этом занятии, связанном с неживой материей, которой искусные человеческие руки придают форму. Тилия, конечно, всего этого не понимала, и совсем не это толкнуло ее в объятия кузнеца. Тем не менее сын ее взял у отца красивую внешность и душевное спокойствие. Нет, умным он не был. Ведь ум неподвластен Вулкану — его нельзя выковать на наковальне.

Этому ребенку Камило Тимотео дал имя своего деда, который, будучи высшим судейским чиновником, оставил по себе память в сердцах многих. Он прославился написанной им приветственной речью для принца дона Луиса, когда тот приезжал в Виану. Моузиньо приложил все усилия, чтобы молодой наследник короны ее не произнес: хорошие учителя, как правило, люди аполитичные.

В этом году Камило Тимотео стукнуло семьдесят, и он не мог похвастаться крепким здоровьем. Его жизнь в Бруске была до крайности неустроенной; в доме был адский холод, и зачастую, только выйдя на улицу, можно было согреться. Когда он узнал, что бывший владелец желает его видеть, он, попросив извинения, отказался принять его, хотя испытывал определенную неловкость. Он понимал, что сеньор Алена вправе спросить ответа за то плачевное состояние, в которое пришла его прекрасная Бруска, но тут же подумал: «А этот дом, то бишь божий мир, в котором живем мы все, в каком виде его мы оставим господу после нашей смерти?» Нет, мистиком он не был, но последние дни его осаждали грустные и даже опасные мысли. Все знания и принципы, основываясь на которых он дожил до сорока лет, теперь представлялись ему ошибочными и вредными. Ведь человеческое достоинство, ради которого совершалось столько преступлений, служило лишь для того, чтобы жить в постоянном конфликте с себе подобными, а результат — какие-то ничтожные перемены. Однако что-либо менять — совсем не значит стремиться к истине. У него не было сил любить детей Тилии, простой женщины, которая не понимала его снисходительности. Но он давал им имена своих предков, прославившихся различными деяниями и подвигами, а за имена мир мог спросить с них. Это было бы в порядке вещей. Он никого не хотел оскорблять; но для того, кто ничего не имеет, любая находка на что-нибудь сгодится. И очень может быть, что прославленные имена послужат этим созданиям своего рода заклятьем и защитят их от жизненных неудач и невзгод.

Вся округа была возмущена появлением очередного аристократа. Иначе, как мошенничеством, никто это не называл. Только Клаудино не осмеливался употреблять подобное слово, ведь он не только не был богат, но и не принадлежал к привилегированным слоям местного общества. Такая откровенность мнений ему не дозволялась.

В провинции можно выражать свои мысли трояко: свободно — под чем подразумевается либо нагло, либо авторитетно; шутливо, либо насмешливо, либо издевательски и, наконец, благоразумно, что больше всего подходит людям зависимым: духовенству, государственным служащим и мелким торговцам, которым грозит или банкротство, или, наоборот, процветание благодаря выгодной женитьбе, а иногда и полученному наследству. Продвинувшимся по службе тоже больше подходит последнее. А Клаудино как раз принадлежал к этой группе. Он никогда не смеялся первым, когда слышал что-нибудь смешное. За короткое мгновение он должен был осмыслить вызвавший улыбку каламбур и сообразить, что выгоднее: прогнать ее с лица или сохранить. Он всегда старался понять все до конца, обмозговать, а уж потом выражать свое отношение. И эта твердо занимаемая им позиция — держаться в пределах, дозволенных его положению, — всегда давала ему возможность вовремя уйти в кусты, тем более что совестью как в делах общественных, так и личных он обременен не был.

У Клаудино были большие долги. И не только легкий заработок вынуждал его так часто бывать на аукционах, разнюхивая, что и где можно приобрести по дешевке, но и старанья Изабелиньи, которая, не будучи расточительной, умела, не выходя из дому, ввести его в большие расходы. Она тратила на стол в три раза больше, чем любой священник тратит на пиры с церковной братией. Кроме того, у нее была склонность украшать свою жизнь, сооружая всевозможные беседки, гроты, декоративные фонтаны. Ее мимозовая роща пестрела поставленными там и сям изящными скамейками. Она даже распорядилась сделать два огромных бассейна. Надо заметить, что Изабелинья своего рыжеволосого сына — кроткого и большого ягненка Колхиды — назвала в честь почитаемого ею римского императора Адриана. Ее восхищал этот собиратель старины. Бесспорно, эта женщина была способна создать культуру под стать той, что окружала ее в ее безвкусно обставленном доме.