Современная румынская пьеса

А г л а я. Что еще сказал тебе Тома?

К р и с т и н а. Будто у нас есть время болтать! Хохочем, занимаемся спортом, танцуем. Говорит, пусть это будут настоящие каникулы, чтобы ни о чем не думать. Иногда он устраивает мне головомойку, что, мол, читаю я мало, что останусь неучем. Он прав. Однажды даже рассердился: я сказала, что Достоевский был марксистом.

А г л а я. А он разве не был?

К р и с т и н а (смеется). Иногда я такая дура!

А г л а я. А еще?

К р и с т и н а. Еще? Что учиться надо, человеком делаться. Знаешь, он очень сознательный, не то что я, понаслышке. Он такими вещами не шутит. Да что там, современный человек!

А г л а я (выказывает признаки нетерпения). А он не ухаживает за тобой?

К р и с т и н а. Тома? (Разражается хохотом.) Да ведь мы друзья с детства, мама. И вообще, разве за мной можно ухаживать? Вот бы он повеселился, скажи я ему!

А г л а я. Уймись, прошу! Учти, я бы ничего против не имела. Только бы маэстро не рассердился за то, что ты уделяешь ему мало внимания… Понимаешь… Он очень к тебе привязан.

К р и с т и н а. Так он ведь знает, что я его обожаю. Я ему прямо сказала. Чего ты так глядишь? Ей-богу!

А г л а я (ошеломленно и крайне заинтересованно). Ну? Что он тебе ответил?

К р и с т и н а (становится очень серьезной). Я не могу тебе сказать. Это мой талисман. Если со мной что-нибудь случится, даже несчастье, мне достаточно будет вспомнить его слова — и опять все встанет на место.

А г л а я (обрадованно). Браво, Кристина. Я знала, что ты разумная девочка. Бегу за покупками. (Уходит.)

К р и с т и н а (одна). Он мне сказал: «Ты — жизнь!» (Прикладывает ладони к щекам и издает короткий, взволнованный и счастливый смешок, словно ей не верится.) Я! (Довольно вздыхает.) Ах, как хорошо жить! (Возвращается к бумагам.) Только эта стенограмма длинна, как великопостный день. И почему это так много говорят на заседаниях, и все про одно и то же?! Как ее уложишь в две странички? (Работает.)

Со стороны сада появляются  М а н о л е  и  Т о м а, у которого через руку перекинут купальный халат.

Т о м а. Он захлопнул дверь перед моим носом и заперся. Ты, отец, думаешь, у него действительно нет таланта?

М а н о л е. Гораздо больше, чем у других. Но он отравлен дурной литературой и навязчивым стремлением к оригинальности. Большому таланту безразлично, находят его оригинальным или нет.

Т о м а. В тридцать лет открыть бесполезность своего существования трагичнее, чем обнаружить, что ты болен проказой.

Они подходят к холлу, и Кристина, услышав голоса, выходит на порог.

К р и с т и н а. Учтите, я здесь.

Т о м а. У нас нет секретов, Крис.

М а н о л е. Не забудь, что с завтрашнего дня ты начинаешь мне позировать, Кристина.

К р и с т и н а. Хорошо, маэстро. (Возвращается к своему столу.)

М а н о л е (сыну). Мне привезли глину, и я возобновляю работу. Мелочи пока.

Т о м а (глядит в сторону холла). Ужасно хорошенькая! Она сделалась очаровательной, правда? (Пауза.) Если бы у нее была еще хоть какая-нибудь специальность…

М а н о л е. В прежние времена таланты, искавшие своего пути, работали в мастерских под руководством мастера и даже за его подписью. Сегодня же они наводняют мир подражательными опусами. Гораздо лучше, что Влад нашел в себе силы остановиться, пока не обнаружит, что у него есть о чем сказать. (Садится.)

Т о м а (улыбаясь). Каким выдуманным мне представляется весь этот мир… Столько проблем, более важных…

М а н о л е. Чем искусство?

Т о м а. Это только по-моему, папа.

М а н о л е. Объясни, мне интересно. А то, что делаю я, тебе тоже кажется неважным?

Т о м а (торопливо). Этого я не говорил. Только я, должно быть, стал менее восприимчив к искусству.

М а н о л е (грустно смеется). Вот я отвергнут и другим своим сыном. Как король Лир{29}. Какое удовлетворение получил бы Влад, услышь он тебя, ведь он утверждал, что ты мой духовный наследник.

Т о м а (нежно). Так он прав, папа. Я чувствую, насколько я — твое дитя. Но будь тебе сегодня двадцать четыре, кто знает, возможно, и ты сделался бы физиком, а не скульптором. Тебе не кажется, что по сравнению с устремлениями и гигантскими возможностями познания наукой мир искусства стал слишком мал?

М а н о л е. Следовательно, ты больше не воспринимаешь Рембрандта{30}, Фидия{31}, Баха{32}?