Современная словацкая повесть

— Дела не вышло, видать, не гожусь я на такое… — быстро оборвал его Богуш. — С ним еще была эта молодая. Баба все и испортила.

— Ему нужна ее помощь, вдвоем работа идет быстрее, — объяснял Франтишек.

— А при случае и потискать можно. Ведь он — ха-ха — оценщик, черт бы его побрал!

— А ну вас! — нахмурился Франтишек.

— Она хохочет, головкой вертит, прическу подправляет, зад выставила… Да если бы не она, я бы этого лысого уговорил на рюмочку… Бабы в таких делах — помеха, — стоял на своем Богуш.

— К нам они завтра явятся, — встрял голубятник.

— Это уж как пить дать, — вздохнул Богуш.

— А коли так, то чем скорей, тем лучше — разделаться бы уж с этим.

— Потерпи, дождешься, — ухмыльнулся Богуш.

— Голубей отвезу брату. Чердак у него громадный, там им неплохо будет, — утешал себя Вондра.

— Ну-ну! — подтрунивал над ним Богуш.

— Крылышки им перевяжу, какое-то время летать не смогут.

— Вот котам будет раздолье! Продай лучше весь выводок, — посоветовал Богуш.

— Иди в задницу! — вскипел Вондра. — Не болтай!

— Ну что ж, делай как знаешь, — пожал плечами Богуш.

— Чердак высоко, кошка туда не залезет. Постепенно привыкнут к новому месту, — рассуждал голубятник уже поспокойней.

— Значит, будешь таскаться к ним каждый день аж до водонапорной станции? — удивлялся сосед.

Голубятник вяло кивнул головой:

— Почему бы и нет?

— Неизвестно еще, где тебе дадут квартиру, может, у черта на куличках. — Богуш махнул рукой куда-то на север.

— А может быть, и ближе, — вмешался Франтишек в их спор.

— Вряд ли. Сейчас строят только там.

— Все равно буду ходить, времени у меня много! — отрезал Вондра.

— Попросите квартиру в каком-нибудь старом районе, там, бывает, жилье освобождается, — посоветовал голубятнику Франтишек.

— Как же, ждали там его! — ухмыльнулся Богуш.

— Ничего, гулять полезно. По-твоему, я должен сидеть дома у окна и ждать смерти? — не сдавался голубятник.

— Зачем ее поминаешь, чего ты ее кличешь! — рассердился Богуш. — Пробьет час, сама придет…

Протест Богуша Вондра пропустил мимо ушей.

— Крылышки я им стяну веревочкой, со временем привыкнут к новому месту.

— И до каких пор они будут жить инвалидами? — спросил Франтишек.

— До каких? — Вондра задумался, наморщил лоб. — Пока здесь все не снесут.

— Старый дуралей! — не сдержался Богуш.

— Вот тогда я их выпущу. — На его губах появилась улыбка. — Выпущу их, и взлетят они и закружат над портом, потом спустятся пониже, начнут высматривать старую свою шелковицу, вон ту, во дворе…

— И прощай, старый Вондра, полетят они на чужие крыши или попадутся в ловушку к какому-нибудь ловкачу, — подхватил сосед. — Продай их лучше, пока не поздно!

— …станут всматриваться, а шелковицы уже нет, — продолжал фантазировать Вондра. — Нет и старого голубятника, никто не любуется их полетом, нет и этой залатанной крыши… И взлетят они высоко-высоко, сделают еще пару кругов, не веря своим глазам. И тогда они… — Вондра осекся, словно только сейчас до конца осознал все, о чем говорил. — И тогда они… вернутся к брату, к нему на крышу, вернутся… — Он облизал сухие губы, затряс головой и, не говоря больше ни слова, засеменил на другую сторону улицы, к своему дому, к милым его сердцу птицам.

В сплошной застройке Сиреневой улицы в трех участках от дома Богуша многие годы зияла щербина — заросшая бурьяном пустошь. Появилась она, кажется, во время войны, когда дом, стоявший на этом месте, сгорел, а то немногое, что от него осталось и могло к чему-то сгодиться, разобрали соседи. Обгоревшие стены обвалились, распались на куски, земля вокруг зарастала терновником, лопухом и чертополохом. В первые послевоенные годы и до недавнего времени эта брошенная земля стала любимым местом детских игр. В кустах было тщательно замаскировано несколько блиндажей — так называли свои тайные укрытия мальчишки с улицы. Именно тут, в этих самых «блиндажах», они, давясь от кашля, затягивались дымом первой сигареты и чувствовали себя вольготно. Нелегко им было расстаться с этим уголком, освященным их тайными детскими радостями; возможно, оттого они, уже повзрослев, настороженно и даже неприязненно относились к человеку, который в конце шестидесятых годов, года через три после большого наводнения, шуганул ребятню с их обжитой территории и на этом практически пустом месте поставил дом — кирпичную четырехстенку с несуразной, вычурной крышей, какие одно время были в моде в этой местности, да и по сей день встречаются почти на каждом шагу, особенно в деревнях. Впоследствии хозяева крышу эту разобрали, надстроили второй этаж, увенчав строение уже более современной плоской крышей. С владельцем особняка, новизна которого еще больше подчеркивала безликую убогость близлежащих домов, Франтишек лично знаком не был, но в лицо его знал. Фамилию его он не запомнил, хотя мать в разговорах довольно часто упоминала ее. Этот дом появился, когда Франтишек уже не жил с родителями на Сиреневой улице, но регулярно навещал их.