Современная зарубежная проза

Идея немецкого философа Г. Лейбница о множественности возможных миров тесно связана с разрабатываемым им учением о монадах (или монадологией). Пространство и время, по Лейбницу, состоит из сцепленных друг с другом частиц – монад. Внутренне присущей монадам деятельностью является перцепция, или «зеркальное отражение», и любая монада есть отражение состояния всякой другой монады.

История каждой из монад есть развертывание ее состояний согласно ее собственному внутреннему принципу. Пространство есть «проявление порядка возможных со-существований», а время – «порядка неустойчивых возможностей». Каждая монада уникальна тем, что ее «место» в мире является местом в бесконечном ряду монад, а ее свойства суть функции этого места.

Ярким воплощением философии возможностей является художественный мир новелл Х. Л. Борхеса, целиком построенный на семантике возможных миров: «Сад расходящихся тропок» – модель ветвящегося времени; «Тема предателя и героя» – в одном возможном мире главный персонаж – спаситель и жертва, в другом – предатель; «Другая смерть» – по одной версии, герой был убит в бою, по другой – в своей постели.

Подобная многомИрность и многомЕрность достаточно аргументированно объясняется сформулированной неклассической наукой теорией неодетерминизма и нелинейных динамик, которая утверждает, что «среди последовательно сменяющих друг друга виртуальных структур ни одна не может быть аксиологически выделена как наиболее предпочтительная, – автохтонная в онтологическом или правильная в интерпретационном смыслах» [2, 558].

По предположению физика Хью Эверетта, в каждый квантовый момент своей эволюции вселенная делится надвое, как дорога, проходящая через развилку: на месте одной вселенной образуются две. Каждый квантовый переход – в любой звезде, галактике, в любом уголке вселенной – расщепляет наш мир на мириады копий, которые различаются только расположением одной частицы. Эти мироветвление не имеет конца и совершается в точках или «почках» возникающих возможностей. Все, что может случиться, где-то случается. Данный мир, в котором мы сейчас пребываем, является общим прошлым множества со-миров, которые ничего не знают друг о друге и не имеют способов общения между собой.

Согласно концепции физика Дж. У. Дана, время имеет как минимум два измерения для одного человека. В одном измерении человек живет, а в другом он наблюдает.

Понятие возможных миров в ментальном пространстве тесно связано с проблемой самоидентификации личности, особенно обострившейся в начале XX в. Безуспешность попыток определить границы собственного «Я» и установления «степени его субстанциональности и автономности» порождает ситуацию, когда внутренний мир «Я» в любой его аранжировке и интерпретации начинает переживаться как всего лишь один из возможных миров, «не обладающий какими-либо эпистемологическими, аксиологическими или алетическими преимуществами по сравнению с любыми иными мирами» [1]. Отказ от моноонтического мышления (мышление, которое постулирует существование только одной реальности, от греч. Ontos – сущее) порождает идею о возможности исследования себя в промежуточных реальностях, в других мирах. Мир воображаемый (ментальный), как и мир реальный, может изучаться в различных срезах и направлениях.

Художественная действительность семиотизирует проблему самоопределения, герои произведений данного направления «ищут себя» во множестве миров, чтобы стабилизироваться в итоге хотя бы в одном.

У современного французского писателя Д. Ван Ковеларта дан не сложный пример семантики возможных миров (далее – СВМ). Одновременность двух существований проговаривается самим героем. Гораздо сложнее это происходит у А. Мердок и Р. Акутагавы, в произведениях которых («Черный принц» и «В чаще», соответственно) фабульная достоверность взламывается. Есть действительность сюжета, представляемого разными субъектами, и вопрос «А как же было на самом деле?» снимается как неуместный, не адекватный реальностям текстов.

Романы Ковеларта между тем построены линейно. Повествование ведется от первого лица, но нельзя забывать, что герой – лицо вымышленное, а значит, способное к «обладанию как пары взаимоисключающих свойств, так и к онтологической неопределенности, тогда как какое-либо реальное лицо не способно ни к тому, ни к другому» [1, 29].

Взаимоисключающие свойства реализуются в рамках двух существований одного субъекта. Тексты, строящиеся таким образом, возникают на серьезном бытийном основании: бесконечно ветвящиеся зеркала «я» призваны найти «Я» подлинное, «Я» утраченное и раздробленное. Через подобные повествовательные стратегии авторы обнажают мучительные поиски «Я».

Как же реализуется СВМ в романе «Прощальная ночь в XV веке»?