Современная жрица Изиды

Однако, несмотря на спокойный тонъ этого «доклада», все же, временами, въ немъ чувствуется человкъ «задтый за живое», и безсознательно уже почти отуманенный чарами «madame» и ея сподвижниковъ. Весьма вроятно, что этотъ туманъ, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, сгустился бы, и Жюль Бэссакъ своимъ перомъ сослужилъ бы немалыя службы нео-теософіи. Но дйствія лондонскаго «общества для психическихъ изслдованій» и отчетъ Годжсона сразу расхолодили стараго ученаго.

Когда я обратился къ нему, онъ имлъ видъ человка, спасеннаго отъ большой опасности. Онъ съ большимъ интересомъ выслушалъ мой разсказъ и «просмаковалъ» письма Блаватской, причемъ я убдился въ его обстоятельнйшемъ знаніи русскаго языка.

Но для меня былъ важенъ вопросъ, иметъ ли онъ право, въ качеств присяжнаго переводчика, оффиціально засвидтельствовать переводы съ русскихъ документовъ. Оказалось, что онъ иметъ это право, и я тотчасъ же получилъ его любезное согласіе. Мы съ нимъ проврили мои переводы фразу за фразой, слово за словомъ, знакъ за знакомъ. Затмъ онъ засвидтельствовалъ ихъ вс собственноручно, за своею подписью, и приложилъ къ нимъ, а также къ русскимъ оригиналамъ, съ которыхъ переводы были сдланы, свой штемпель присяжнаго переводчика.

У m-me де-Морсье произошло собраніе всхъ наличныхъ парижскихъ «теософовъ». Когда вс оказались въ сбор — началось чтеніе моего разсказа и писемъ Блаватской. Большинство присутствовавшихъ уже были подготовлены къ тому, что ихъ ожидало; но все же изумительная «исповдь» Елены Петровны и документальное сообщеніе m-me де-Морсье о «дл Могини съ миссъ Л.», въ которомъ основательница теософическаго общества тоже выказала себя съ неожиданной стороны, — произвели удручающее дйствіе.

Французская втвь индійскаго главнаго общества, основанная герцогиней Помаръ подъ названіемъ «Soci'et'e d'orient et d'occident», была уничтожена выбытіемъ изъ нея почти всхъ членовъ, во глав съ душою этой втви и ея главнымъ секретаремъ — m-me де-Морсье. Тутъ же редактировались и подписывались отставки для отправленія въ Индію, въ Адіаръ, на имя мистера Оклэй.

Однако все же у «madame» осталось, изъ «парижской втви» — два непреоборимо врныхъ ей существа — почетная президентка, герцогиня Помаръ, и незадолго передъ тмъ избранный въ дйствительные президенты Драмаръ. Перевоплощенная Марія Стюартъ объявила, что она ничему не вритъ, что Блаватская — святая, а я — самый ужасный человкъ и т. д. Она, дйствительно, никакъ не могла поступить иначе — вдь она основала эту втвь и была ея почетной, пожизненной президенткой, она писала о теософіи въ качеств ея провозвстницы и среди свтскихъ своихъ знакомыхъ, среди разнокалибернаго «tout Paris», посщавшаго ея отэль, играла роль доброй пріятельницы тибетскихъ махатмъ, умющихъ продлывать такіе интересные феномены. Признать себя обманутой — значило сдлаться посмшищемъ tout Paris.- Voulez-vous que je signe de ma main l'aveu de ma b^etise?! — говорила «дюшесса», — pas si b^ete! [82]

Она, познакомясь со всми документами, относящимися какъ къ Блаватской, такъ и къ Могини, увряла, что все это пустяки, что на все это не стоитъ обращать вниманія. Наконецъ, получивъ письмо отъ Блаватской, уже начинавшей свое «теософское», общанное мн мщеніе, она принялась убждать m-me де-Морсье лишить меня всякаго доврія, какъ человка, способнаго на все, т. е. способнаго не только выдумать признанія «madame», но даже и поддлать ея письма.

Когда m-me де-Морсье высказала ей, что аттестаты, выдаваемые мн теперь Блаватской, никакъ не могутъ быть блестящи, — она стала уврять, будто узнала обо мн не черезъ Блаватскую, а отъ двухъ достойныхъ всякаго уваженія и доврія молодыхъ людей изъ русскаго посольства, сказавшихъ ей, что я «такой человкъ, съ которымъ нельзя знаться». Однако, найдя возможность объявить подобную вещь, она низачто не хотла назвать имена этихъ достоврныхъ лицъ. — Такъ и осталось для меня тайной — существовали эти анонимные враги мои въ дйствительности или были только «матерьялизованы» герцогиней, вдохновленной «вдовой Ашъ-Пе-Бе». По счастью, на сей разъ, грубая, обернутая анонимностью клевета попала на безплодную почву — m-me де-Морсье посмялась только надъ подобными ухищреніями…

Второе существо, оставшееся врнымъ Блаватской, несчастный морфинистъ Драмаръ, дни котораго были уже сочтены, находился въ то время, ради своего здоровья, въ Алжир. Узнавъ обо всемъ случившемся, онъ объявилъ письменно, что тоже «ничему не вритъ» и остается на своемъ президентскомъ посту съ цлью защищать до послдняго издыханія теософію — «cette religion sublime» и ея, направляемую махатмами, провозвстницу.

Его образъ дйствій былъ также совсмъ ясенъ. Полный неудачникъ, никому не вдомый маленькій сотрудникъ мелкой прессы, — онъ, въ извстномъ кругу, длалъ себ имя фанатическими статьями о «теософіи». Запутавшійся въ своихъ мысляхъ атеистъ, захлебывающійся отъ злобы порицатель христіанства, о которомъ онъ не имлъ понятія, — онъ нашелъ «новую религію» и мечталъ обратить въ нее сначала Францію, а затмъ и весь міръ. Роль апостола не могла не соблазнять его.