Современная жрица Изиды

Весьма вроятно, что, пославъ мн письмо, она тотчасъ же и раскаялась, что его послала, и ужь, конечно, дня черезъ два сама забыла, если не все его содержаніе, то добрую его половину.

Но она не могла, придя въ иное настроеніе духа, не сдлать новыхъ попытокъ къ улучшенію положенія. Передъ нею мелькала надежда, въ конц концовъ, все же еще вернутъ меня. Это было бы теперь такое торжество! Ей все еще я представлялся такимъ ручнымъ. Какъ же это я выдалъ ее, соотечественницу? Тутъ что-нибудь не такъ, врно кто-нибудь сталъ между нами, насплетничалъ на нее…

Она вдругъ надла на себя добрую личину, изобразила изъ себя обиженную простоту и, черезъ нсколько дней посл «исповди», писала мн снова, дорисовывая свой портретъ, досказывая, окончательно объясняя себя:

«Велики грхи мои прошлые да не противъ васъ, не вамъ карать меня, передъ которымъ я виновата какъ Христосъ передъ жидами… Зла-то я вамъ никогда не сдлаю а можетъ еще и пригожусь»… Затмъ она писала о Баваджи: «Онъ послушный и умный мальчикъ. Онъ послушное орудіе въ моихъ рукахъ. Je l'ai psychologis'e,- говорили вы m-me de Morsier. Посмотрите вы только что сдлалъ сей „послушный ребенокъ“. Да онъ бросилъ меня при первомъ выстрл Психическаго Общества. Онъ ругаетъ меня хуже васъ у Гебгардовъ. Онъ говоритъ que j'ai commis un sacril`ege, deshonor'e le nom des Ma^itres, que j'ai avili la science sacr'ee en la donnant au europ'eens. Онъ идетъ противъ васъ, Синнетта, меня, всхъ и чортъ ихъ знаетъ что они сдлаютъ вдвоемъ (съ Могини?) въ Лондон — теперь когда онъ детъ а можетъ и похалъ туда! Онъ самый опасный врагъ потому что онъ фанатикъ и способенъ взбунтовать всю Индію противъ меня»…

А потомъ опять: «Что я вамъ (два разъ подчеркнуто) сдлала? что вамъ сказали, что вы узнали — не длайте какъ Психологическое Общество или m-me de Morsier которая вообразила себ что я все знаю, все должна знать — и поэтому предала меня… Берегитесь (два раза подчеркнуто). Вы окружены такимъ кольцомъ что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ. Одного прошу чтобы вы загадку эту мн разгадали — что вы можете имть противъ меня… Я васъ что ли желала кусать, вамъ желаю зла?.. Если я писала вамъ что я въ отчаяніи, то писала только то что чувствую. Ваша дружба была мн дорога а не ваше присутствіе или членство въ обществ. Я писала что сама первая опрокину вс континентальныя общества — парижское и нмецкое, гд (кром Гебгардовъ да бднаго Hubb'e Shleiden) все чучелы и враги, и готова на это — напечатавъ о всхъ ихъ подлостяхъ… Но только подумайте, чтобы вы подумали обо мн еслибы мы перемнились ролями! Да меня бы вшали — я бы васъ не выдала, да и никого другого не выдала бы — даже зная что это правда — а молчала бы. Ну что я вамъ сдлала?… Готова завтра же забыть все и любить васъ попрежнему потому что нтъ у меня злопамятности и потому что вы русскій — нчто для меня изгнанницы священное. Прощайте Е. Б.».

Я убжденъ, что она искренно не понимала, почему я ушелъ отъ нея и явился въ числ ея обличителей. Ея нравственныя понятія были такъ радикально извращены, что ей нкоторыхъ совсмъ не хватало. Она воображала, что все въ мір основано на личныхъ отношеніяхъ — и что нтъ для этого исключеній. «Что я вамъ, „вамъ“ сдлала!» «Другихъ, значитъ, я могу надувать сколько угодно, могу ихъ губить, коверкать всю ихъ жизнь, могу предаваться всякимъ святотатствамъ и торговать по мелочамъ величайшими истинами, — если я расположена къ вамъ лично и не могу обмануть васъ, потому что вы меня поняли, если я еще въ силахъ пригодиться вамъ такъ или иначе — такъ за что же вы меня выдаете, да вдобавокъ еще иностранцамъ?!» — вотъ что она мн внушала.

«Вернитесь ко мн, я все забуду!» — еще бы! А сама думала: «попадись теперь мн въ руки — такое устрою, что отъ меня теб разв одинъ путь останется — пулю въ лобъ… Да и теперь — берегитесь, вы окружены такимъ кольцомъ, что вся ваша холодная голова вамъ не поможетъ!»

Она даже не удержалась — и вставила въ письмо свое слова эти, которыя, какъ я скоро долженъ былъ убдиться, не были пустой угрозой. Она уже готовилась, собравъ свою армію, мстить мн самымъ «теософическимъ» образомъ.

XXIII

Такимъ образомъ окончились всякія мои непосредственныя сношенія съ Блаватской. Я не отвтилъ ей на послднее письмо ея, не плнился перспективой «забвенія прошлаго», не вернулся въ ея дружескія объятія. Я не боялся ея угрозы, не чувствовалъ себя сжатымъ магическимъ кольцомъ «теософскаго» мщенія и вообще подобенъ былъ той легкомысленной птичк, о которой когда-то плось:

Ходитъ птичка весело
По тропинк бдствій,
Не предвидя отъ сего,
Никакихъ послдствій…