Изъ этой фразы я могъ только понять, что ссора между Блаватской и г-жей Y., кажется, кончается. Очевидно «madame» ршила, что самое лучшее дйствовать на меня черезъ г-жу Y. Для этого она ей написала нжное, родственное письмо, убдила ее въ томъ, что она «во сто тысячъ разъ» невинне г-жи X.,- и вотъ теперь атака на меня пойдетъ съ этой стороны.
Я писалъ ей прося успокоиться, не вмшиваться въ это дло и не говорить мн ничего объ этихъ дамахъ и ихъ друзьяхъ. Я напоминалъ ей, что вдь она первая открывала мн глаза на Елену Петровну и ея «теософическое общество», что дло вовсе не въ прошломъ Елены Петровны, а въ ея настоящихъ обманахъ. Разъ я убдился въ этихъ обманахъ — молчать о нихъ я не могъ и громко сказалъ все, что знаю. Такимъ образомъ, дло сдлано, и ровно ничего новаго я не предпринимаю. Я никого не преслдую, не желаю больше и думать ни о «madame», ни объ ея «обществ». Если же меня не хотятъ оставить въ поко, то пусть длаютъ, что угодно — я-то тутъ причемъ? я сдлалъ свое дло — и ушелъ, и не понимаю, чего же хотятъ отъ меня, когда уже все кончено?
Вся эта кутерьма, отвлекая отъ боле интересныхъ и производительныхъ занятій, такъ мн наконецъ опротивла, что я поспшилъ совсмъ въ иную атмосферу, въ полную тишину, въ древній бретонскій городъ Динанъ, къ морскому берегу, вблизи котораго возвышается одно изъ чудесъ міра — знаменитый Mont St.-Michel. Моя просьба, обращенная къ г-ж Y. и ея семь, была, повидимому, исполнена — никто изъ нихъ не передавалъ мн больше сплетень относительно Блаватской и К®.
Но все же забыть о ней мн не удавалось: въ Динанъ, для свиданія со мною и полученія отъ меня разныхъ свдній, пріхалъ мистеръ Майерсъ, и я опять долженъ былъ передъ нимъ разворачивать весь мой багажъ. Наконецъ, въ конц апрля, возобновилась атака изъ Петербурга. Отъ одного изъ членовъ семьи г-жи Y. я получилъ письмо, гд, «по большой дружб ко мн», меня предупреждали, что дла мои плохи: почтенная Елена Петровна требуетъ (приводятся выдержки изъ ея письма) «чтобы я отказался отъ своихъ словъ относительно виднныхъ мною ея „феноменовъ“ и никому не разсказывалъ о ней ничего», — если же я не исполню этого требованія, «то она не задумается, что ей длать, такъ какъ ей нечего терять, — и напечатаетъ обо мн — все что ей угодно и какъ ей угодно, ибо должна же она защищаться».
На слдующій день письмо отъ самой г-жи Y., письмо убдительное, полное дружеской заботы обо мн: «…Слушайте мою горячую, усердную просьбу — отстранитесь отъ всего, что касается Елены… Пусть валится на нее, если такое наказаніе суждено ей; но не чрезъ васъ — пожалйте меня… я не хотла бы, чтобы между нашими добрыми отношеніями чернымъ призракомъ стали послднія тяжкія ея страданія, какъ бы ни были они заслужены, это все равно… Одна ея глупость: это измышленіе двства подняло всю эту грязь… Предоставьте мертвымъ, которымъ нечего терять, хоронить своихъ мертвыхъ, — а вы живы… Елена мертва! что ей терять? Она давно сожгла свои корабли. Мн жаль ее за страданія послднихъ лтъ ея жизни, сопряженныхъ съ тяжкой болзнью; но вдь нравственно ей нечего терять. Лишній процессъ и лишняя обличительная статья для нея не такъ страшны по послдствіямъ, какъ для людей, будущность которыхъ впереди… Чтожъ вамъ за охота, чтобъ разные юмористическіе журнальцы въ Лондон и Париж донесли молву до Петербурга на радость вашимъ врагамъ и — вредъ будущимъ отношеніямъ вашимъ?.. слышу, былъ у васъ Майерсъ и дло вновь загорается и разгорается съ вашимъ вмшательствомъ. Ждать дольше нельзя и вотъ я говорю вамъ: остерегайтесь!.. чтобы крпко не каяться».
Чрезъ нсколько дней опять та же г-жа Y. мн писала между прочимъ: «Да, заварили вы кашу; дай Богъ, чтобъ расхлебали благополучно. Очень напрасно вы думали, что Елена такъ беззащитна, что ее легко запугать и побороть: вы въ ней приготовили, собственными стараніями, безъ всякой нужды, врага… потому что ей нечего терять и некого бояться… Никого не могу и не хочу называть, но надюсь, что вы-то мн должны врить: дня не проходитъ, чтобы насъ не преслдовали письма и толки, васъ осуждающіе… Отступитесь отъ своихъ показаній; заявите, что ни словомъ, ни дломъ не хотите вмшиваться въ передрягу теософовъ… не то ужь я и не знаю что вы себ готовите здсь… Если вы точно собираетесь сюда, то соберитесь скорй. Я не могу отказать Елен въ желаніи со мной проститься; я поду и сдлаю все, что отъ меня зависть будетъ, для того, чтобы остановить ея вредныя для васъ дйствія; но и съ вашей стороны уступки необходимы. Писать все мудрено: надо видться. Я постараюсь оттянуть поздку, ради того, чтобы переговорить съ вами».