Современная жрица Изиды

Сомнваться въ искренности расположенія ко мн г-жи Y. я тогда еще не имлъ основаній и ея странную просьбу, чтобъ я отступился отъ своихъ показаній, объяснялъ себ просто тмъ, что она, возбуждаемая и разстроиваемая письмами Блаватской и г-жи X., просто не отдаетъ себ отчета въ словахъ своихъ. Поэтому я написалъ ей, еще разъ повторяя, что ровно ничего не предпринимаю и совершенно отстранился отъ всякой «теософщины». Умолчать же о томъ, что мн извстно, передъ заинтересованными въ дл лицами я не имлъ никакого нравственнаго права. Я сдлалъ, по моимъ понятіямъ, должное и просить меня отступиться отъ моихъ показаній и запугивать меня распространеніемъ на мой счетъ всякихъ сплетень и клеветъ, — совсмъ не подобаетъ. Я сожаллъ, что она, г-жа Y., не сообразила сущности своей просьбы, и находилъ, что самое лучшее для нея, если и она отстранится отъ этого дла, а меня со всмъ этимъ оставятъ въ поко.

На это получаю новый варіантъ на ту же тэму:

«Получивъ ваше вчерашнее письмо, я еще больше убдилась, что слдующее мое не будетъ принято въ дух кротости, такъ какъ вы убждены, что ничего не длаете въ ущербъ Елен. Но какимъ же образомъ мн-то дйствовать, какъ могу я не предупреждать васъ, когда то и дло получаю письма изъ Парижа, изъ Германіи, изъ Англіи (не отъ Елены, а отъ стороннихъ лицъ), въ которыхъ мн пишутъ, что вы, именно вы, виновны во всхъ нареканіяхъ и бдахъ Елены?.. Потомъ я васъ Бога ради умоляю совершенно оставить въ сторон X. и не упоминать о ней ни слова, никогда… Я знаю, какъ много у нихъ сильныхъ и вліятельныхъ сторонниковъ, которые вс на васъ возстанутъ за добродтель и честь X…. Прізжайте скорй.»

Я и такъ былъ наканун окончательнаго моего возвращенія въ Россію. Черезъ нсколько дней, въ конц мая, въ Петербург, я увидлся съ г-жей Y., уже совсмъ собравшейся въ Эльберфельдъ «прощаться» съ Еленой Петровной Блаватской.

— Увряю васъ, — говорилъ я ей, — что Елена Петровна вовсе не собирается умирать, а выписываетъ васъ для того, чтобы вы, ради родственныхъ чувствъ и ея болзни, дали теософамъ «уничтожающія» меня показанія. Вдь вотъ вы ужь находитесь подъ ея вліяніемъ и, подъ ея диктовку, отъ своего имени просите меня сдлать то, чего никакъ нельзя сдлать — взять назадъ мои показанія и объявить себя лгуномъ и клеветникомъ!

— Я ду единственно для того, чтобы выгородить васъ изъ этого дла, чтобы снять съ васъ вс ихъ ложныя обвиненія и возстановить истину! — горячо воскликнула она.

— Не знаю какъ и благодарить васъ, но дло въ томъ, что это неисполнимая задача. Елен Петровн истина ни на что не нужна, а ужь особенно въ теперешнихъ обстоятельствахъ; за истину она васъ не поблагодаритъ, и вы окажетесь передъ нею «неблагодарной». Вы будете поставлены въ безвыходное положеніе — имя съ одной стороны истину и невозможность клеветать на меня, а съ другой стороны — Елену Петровну, ея цли, ея болзнь и родственныя чувства. Это дло весьма серьезное, и я совтую вамъ пожалть себя и не хать.

Но эта заграничная поздка, очевидно, очень интересовала ее, особенно же ей хотлось доставить удовольствіе одной изъ своихъ дочерей, которую Блаватская, съ большой предусмотрительностью, тоже пригласила въ гостепріимный домъ Гебгарда.

— Я знаю, что не на пріятности ду! — воскликнула г-жа Y. — Но я не могу не хать, потому что только личнымъ моимъ свиданіемъ съ Еленой возможно все это уладить. Вы сами мн скажете спасибо, я докажу вамъ на дл мою дружбу! Только, Бога ради, будьте благоразумне! Вы все въ какихъ-то эмпиреяхъ витаете и не хотите понять дйствительности; я гораздо старше васъ и видала на свт всякаго, врьте же мн, что вы поставили себя въ ужасное положеніе, и я дрожу за васъ…

— Помилуйте! — возразилъ я, — можно подумать, что я совершилъ какое-нибудь злодяніе или позорящій честь поступокъ, а потому долженъ бояться, трепетать мщенія Блаватской и X.!