— Ну вотъ, ну вотъ! — всплеснула руками г-жа Y. — На какой планет вы живете?! неужели вы не можете понять, что вовсе не надо быть преступнымъ или непорядочнымъ человкомъ для того, чтобы вамъ испортили репутацію и отравили всю жизнь? Добрая слава лежитъ, а худая бжитъ! — не даромъ это говорится. Тамъ уже противъ васъ цлая организованная кампанія. У Елены есть друзья, а у X. ихъ даже очень много — и люди все почтенные. И вотъ вс эти почтенные люди, ничего не зная, со словъ Елены и X., а потомъ со словъ другъ друга, станутъ повторять про васъ самыя возмутительныя сплетни, переиначивать, искажать факты вашей личной, интимной жизни. Да одно это испортитъ вамъ будущность! Вдь вамъ въ глаза никто ничего не скажетъ, вы ни о чемъ не будете и подозрвать, а пройдетъ нсколько времени — васъ смшаютъ съ грязью, обольютъ помоями, и никто за васъ не заступится, потому что врятъ скоре всему дурному, чмъ хорошему, и всякій фактъ, при усердіи, можно освтить какъ угодно. Одной такой злобной, безсовстной и преступной клеветницы, какъ X., достаточно, чтобы навсегда отравить вашу жизнь. Чмъ безсовстне клеветникъ, тмъ клевета врне достигаетъ цли. Главное же, что вы ничего не будете знать и станете биться, какъ рыба объ ледъ, не понимая, почему это люди отъ васъ отстраняются и не только не помогаютъ вамъ въ затруднительныя минуты жизни, а даже вредятъ вамъ. Еслибъ вы были одинокій и хорошо обезпеченный человкъ — тогда бы еще туда-сюда, махнули бы рукой — и только! Но вдь вы не таковы, вы не можете обойтись безъ людей… Неужели вс эти азбучныя истины вамъ неизвстны?
— Къ несчастію, извстны, — отвтилъ я, — и вы добились того, что меня совсмъ разстроили и смутили. Да, очень можетъ быть, что вс эти ужасы меня ждутъ дйствительно. Но что же мн длать? Въ недобрую минуту я столкнулся съ вашей Еленой Петровной; но разъ ужь совершилось такое мое несчастье — все послдующее неизбжно вытекало одно изъ другого…
— Зачмъ же вы не бжали отъ этой фатальной женщины тогда, въ Париж, въ 1884 году, когда я васъ предупреждала? разв я не говорила вамъ, что съ нею только можно запутаться? — перебила меня г-жа Y.
— Все это такъ; но я не могъ успокоиться на вр въ ваши слова; и сама она, и ея общество, и все движеніе, поднятое ею, характеръ этого движенія, заставляли меня убдиться, узнать все непосредственно. Только теперь я знаю, когда во всемъ убдился своими глазами и ушами, только теперь, узнавъ это явленіе, я могу спокойно и извстнымъ образомъ къ нему относиться.
— Я васъ не понимаю и никогда не пойму! — горячилась г-жа Y.,- узнали, ну и молчали бы, а не лзли въ петлю. Однако, покажите-ка мн письма Елены, которыя ее такъ компрометтируютъ, я должна прочесть ихъ сама, чтобы знать, въ чемъ дло, и имть право говорить, что я сама, своими глазами, ихъ читала.
Я передалъ ей извстныя читателямъ письма. Она прочла и сидла вся багровая.
— Вотъ съумасшедшая! — наконецъ воскликнула она, — дайте мн пожалуйста съ собой эти письма, я сохраню ихъ, какъ зеницу ока, и верну ихъ вамъ по моемъ возвращеніи изъ Эльберфельда.
— Вы требуете совершенно невозможнаго, — сказалъ я, — эти письма должны находиться у меня. Вы ихъ видли и читали, знаете, что это ея собственноручныя письма. Если же понадобится переводъ, сдланный мною въ Париж, и провренный и засвидтельствованный присяжнымъ переводчикомъ Парижскаго апелляціоннаго суда Бэссакомъ, — онъ оставленъ мною у m-me де-Морсье, также какъ и копіи оригиналовъ. Это дло въ порядк, и всякій можетъ сличать письма и переводъ ихъ сколько угодно.
— Съ чмъ же я ду? какое ваше послднее слово? неужели и теперь, когда вы видите, какъ много зла вамъ могутъ сдлать, вы не будете согласны на какія-нибудь уступки, которыми я могла бы ихъ обезоружить. Остерегитесь и будьте хоть теперь-то благоразумны!!
— Мое послднее слово вотъ: я, конечно, не стану отказываться отъ своихъ показаній, которыя записаны и оставлены мною у m-me де-Морсье. О прошломъ Елены Петровны, которое мн, главнымъ образомъ, разсказали вы же, и разсказали не какъ тайну, а какъ вещь общеизвстную, — было сообщено мною интимному кружку въ Париж. Я долженъ былъ это сдлать въ виду извстнаго «измышленія двства», на которомъ Блаватская основывала свое положеніе въ теософическомъ обществ. Но мы тутъ же ршили, что еслибъ пришлось дать бо#льшее распространеніе сдланнымъ разоблаченіямъ — это прошлое будетъ оставлено въ сторон, насколько сама Елена Петровна его оставляетъ въ «исповди». Во всякомъ случа, ее обвиняютъ и будутъ обвинять не въ ея прошломъ, а въ теософскихъ обманахъ. Я же отнын отстраняюсь отъ всего…
— Но вы станете, пожалуй, здсь, въ Россіи, писать и печатать противъ нея? — перебила г-жа Y.