Но вдь отчетъ «лондонскаго общества» былъ готовъ и появился къ началу 1886 года, а зимою 1884–1885 г. мы въ Париж знали только о томъ, что Годжсонъ посланъ въ Адіаръ, и не имли ни малйшаго понятія о результатахъ его разслдованій. Блаватская писала мн о своемъ торжеств надъ врагами и, даже будучи увреннымъ, что въ сообщаемыхъ ею фактахъ не мало ея собственной творческой фантазіи, я все же, конечно, никакъ не могъ предполагать чего-либо подобнаго дйствительнымъ обстоятельствамъ дла. Я ждалъ, что будетъ дальше, а пока продолжалъ свои занятія, рылся въ старыхъ книгахъ и наблюдалъ боле или мене интересные типы современнаго французскаго общества. Симпатіи французовъ ко всему русскому тогда только-что начинали пробуждаться; но уже, по нкоторымъ признакамъ, можно было предвидть дальнйшее развитіе этихъ естественныхъ, въ историческомъ ход событій, симпатій. Между тмъ представленія о Россіи, даже среди весьма образованныхъ и серьезныхъ людей, были чисто фантастическія и не могли не возмущать русскаго чувства. Въ парижскихъ газетахъ появлялись статьи анархиста Крапоткина и тому подобныхъ «авторовъ», отъ перваго и до послдняго слова наполненныя наглой ложью и клеветою. Хотя эти статьи и не производили среди французовъ особенной сенсаціи, — тмъ не мене мнимые факты, въ нихъ заключавшіеся, передавались тамъ и здсь, какъ факты, безъ указанія источника. Разные нигилисты и полу-нигилисты обоего пола, проживавшіе въ Париж, разумется, тоже лгали самымъ отчаяннымъ образомъ; русскіе «туристы» только презрительно ухмылялись — какъ будто дло шло вовсе не о ихъ родин. Изъ всего этого выходилъ полный сумбуръ, въ которомъ сразу даже трудно было разобраться. Въ такихъ обстоятельствахъ знакомить французовъ съ дйствительной, а не фантастической Россіей — являлось весьма увлекательнымъ занятіемъ — и я имъ, конечно, увлекался.
Наконецъ, было и еще одно интересное дло: докторъ Комбрэ помогъ мн ознакомиться, какъ теоретически, такъ и практически, съ гипнотизмомъ, о которомъ въ то время въ Россіи не имли еще почти никакого понятія — докторъ Боткинъ еще не объявлялъ его тогда «дйствительно существующимъ явленіемъ», а не сказкой.
Что касается собственно «теософическаго общества» или, врне, его засданій, я совершенно охладлъ къ нимъ, убдясь, что это только «разговоровъ разговариванье» — и ничего больше. Но я все же часто видался съ m-me де-Морсье. Въ ея гостиной мн время отъ времени приходилось встрчаться съ новыми и небезъинтересными лицами. У нея я познакомился, между прочимъ, съ ея старымъ другомъ Ивомъ Гюйо, весьма энергичнымъ пожилымъ человкомъ самыхъ радикальныхъ мнній, бездарнымъ писателемъ, но, какъ говорятъ, дльнымъ министромъ. Познакомился я также съ знаменитымъ англійскимъ ученымъ Круксомъ, котораго привезъ къ ней Синнеттъ, врный другъ и пособникъ Е. П. Блаватской. Въ этомъ кружк оказалось и два новыхъ теософа, завербованныхъ m-me де-Морсье, — писатель Шюрэ и журналистъ Драмаръ. Эдуардъ Шюрэ, мало извстный поэтъ, но человкъ далеко не бездарный, былъ тогда знакомъ любителямъ музыки благодаря изданой имъ большой и обстоятельной книг о Рихард Вагнер, котораго онъ оказывался восторженнымъ поклонникомъ. Впослдствіи онъ напечаталъ, между прочимъ и въ «Revue des deux mondes», не мало фантастически-философически-историческихъ статей въ качеств поклонника уже не Вагнера, а Будды. Во всякомъ случа это былъ очень милый, образованный и совершенно искренній человкъ, и о немъ у меня сохранилось пріятное воспоминаніе.
Не могу того же сказать о Драмар, избранномъ въ скорости президентомъ (дйствительнымъ, ибо «почетнымъ» осталась герцогиня Помаръ) французскаго теософическаго общества. Это былъ человкъ лтъ тридцати пяти, весь трясущійся, съ восковымъ лицомъ и то совсмъ потухавшими, то безумно горвшими глазами. Онъ страдалъ какой-то сложной мучительной болзнью и поддерживалъ себя громадными вспрыскиваніями морфія, которыя скоро и унесли его въ могилу. Нсколько мсяцевъ передъ тмъ, какъ я встртилъ его у m-me де-Морсье, онъ былъ еще ярымъ атеистомъ; но вотъ познакомился съ теософическими брошюрками, изданными подъ именемъ герцогини Помаръ, — и нашелъ въ нихъ для себя новую религію, которой предался съ бшенымъ фанатизмомъ. Ничего не видя и не будучи даже знакомымъ съ Блаватской, онъ началъ пропаганду теософіи и мечталъ распространить ее во французскомъ народ посредствомъ соціалистическихъ газетъ и кружковъ. Для этого онъ вошелъ въ компанію съ нкіимъ Малономъ, бывшимъ рабочимъ и членомъ парижской коммуны. Но обо всемъ этомъ я узналъ впослдствіи, уже возвратясь въ Россію, — тогда же Драмаръ только еще «готовился», а я наблюдалъ его, какъ весьма курьезный типъ француза фанатика.
Вмст съ Шюрэ и Драмаромъ, въ спискахъ членовъ парижскаго теософическаго общества, появилось еще дв-три свтскихъ дамы, потерпвшія сердечныя утраты и искавшія утшенія въ новомъ ученіи. Утшенія он не нашли — и скоро стушевались одна за другою.