Современный сонник

— Меня, знаете ли, нисколечко не занимает, что когда-нибудь произойдет, — продолжал Ильдефонс Корсак. — Меня гораздо больше интересует, что раньше было.

— Тогда почитайте исторические книжки.

— Хе-хе, — лукаво усмехнулся Корсак, — это я сам знаю. Но что было еще раньше? Вот загадка. И об этом никто не пишет.

Вдали, в искрящемся над рельсами воздухе показалась чья-то фигура.

— Кто это может быть? — лениво спросил партизан.

— Вероятно, женщина.

— У вас, граф, только одно на уме.

— Клянусь, ведь видно, что она в пла-латье.

— Где, где? — загорелся Ильдефонс Корсак.

— Ну там, на рельсах.

— Это какой-то кустик.

— Дедуся, у вас ведь слабое зрение.

— Да и слух иногда подводит, — вздохнул Корсак. — А когда-то я рубль за полверсты узнавал.

— Ну, кто бы рубль не узнал, особенно когда он был золотой.

Приближался путевой мастер. Синяя его спецовка была расстегнута, запыленную фуражку он нес в руке. Он едва заметно волочил левую ногу.

— Валяйтесь, дармоеды, валяйтесь! — кричал он издалека. — Ведь не на себя работаете.

— Правильно говорит, хотя и марксист, — заметил партизан.

— И не холодно вам на голой земле, еще насморк схватите.

— Мы люди привычные, а граф лежит на носовом платочке.

— У-уважаемый, я сто-столько раз го-говорил…

— Работы даже признака нету, — сказал путевой мастер, надевая фуражку, чтобы придать своему тону официально-служебную вескость.

— Так говорить не следует, — строго возразил ему партизан. — Я прикрутил восемьдесят шесть гаек.

— Если бы ты себе дом ставил, так за это время уже подвел бы его под крышу.

— У меня нет дома. Я лишен собственнического инстинкта.

— Я вас насквозь вижу, Крупа. Ну, чего стоите?

Ильдефонс Корсак сделал два неуверенных шажка.

— Пан асессор, — начал он.

— Какой асессор, что за асессор? У вас только старое время в голове.

— Конечно, я немного путаю, ведь в моем возрасте человек и плохо слышит, и плохо видит, пан Добас.

— Только не Добас, только не Добас. Моя фамилия Дембицкий.

— Пан Дембицкий, я пришел по поводу должности.

— Какой должности?

— Ну, тогда, за угощением, когда мы жильца спасли, вы обещали мне должность путевого обходчика.

— Вы поглядите на него. А еще говорит, будто не видит и не слышит.

— Это только в вопросах общего характера. А когда я работаю, так и вижу и слышу. Было время я за полверсты рубль узнавал.

— За полверсты рубль, говорите?

— Охо-хо, рублем в него попал, — сказал партизан.

Путевой мастер снова снял фуражку и сосредоточенно стал разглядывать ее подкладку. Но медленный скрип колес вывел нашего начальника из задумчивости. По дороге вдоль путей тащилась телега с высокими решетчатыми боками, рядом со взмокшей лошадью шел возница в бараньей шапке и сразу за ним — Ромусь. Завидев нас, Ромусь начал нервно поплевывать.

— Мы из лесу едем, — сказал он.

— Ну, — откликнулся путевой мастер.

— Человека везем.

Оба они с возницей отодвинулись от телеги, и мы разглядели труп мужчины, лежавший на голых досках. Он был в пиджаке и брюках, точно таких, какие все носят в этой стороне. Лицо у него было прикрыто торбой с овсом. Босые посиневшие ноги торчали из широких штанин.

— Землемеры нашли, когда лес обмеряли, — сказал Ромусь и опять несколько раз сплюнул.

— А кто он?

— Да никто не знает. Везем в повят.

— Ну, шевелись, скотина, — сказал мужик и хлестнул вожжами лошадь. Телега тронулась, а я пошел следом за ней, движимый каким-то отвратительным любопытством.

— Может, его Гунядый застрелил? — спросил путевой мастер.

Ромусь стал сплевывать еще быстрее.

— Нет, это не Гунядый. Сам провалился в заброшенный бункер и насмерть расшибся. Землемеры метили лес для вырубки и нашли.

Я шагал рядом с телегой. Между решетками боковой стенки болталась синяя рука с зажатым в пальцах клочком сухого мха. У меня не хватало духу откинуть торбу с головы мертвеца.

— Чего это вы, паночек, — проворчал возница. — Не надо.

Я не слушал его и не отрываясь смотрел на почерневшую торбу. Под торбой ясно обозначились очертания худого кадыка.

Не утерпев, я просунул руку в телегу, на какую-то долю секунды приподнял торбу, и на меня глянули неподвижные, вытаращенные глаза. В этом лице с разинутым ртом я мог уловить сходство только с такими же трупами, больше ни с кем. Я с омерзением опустил мешковину.

— Не надо, паночек, — снова сказал возница.

Я остановился. Телега уезжала, врезаясь колесами в сыпучий, как мука, песок. Ромусь догнал возницу. Они молча шли рядом, не глядя на телегу, Ромусь по-прежнему то и дело сплевывал.

Только теперь я почувствовал столь памятный и ненавистный мне кислый смрад. Я старался не дышать. Телега была уже далеко, а я все еще боялся глотнуть воздух.

— Ну что, трупов не видели? — сердито заметил партизан.

Я вернулся к ним. Они стояли между путями, вглядываясь в реденькое облако пыли на дороге.

— Проклятый лес, — сказал путевой мастер.

— Его вырубят и нас зальют, — отозвался партизан.

— Что вы говорите? — встрепенулся путевой мастер и надел фуражку.

— Я говорю: когда перекроют Солу, нас зальет вода. На месте городка будет озеро.

Путевой мастер строго насупился.

— Не повторяйте сплетен.

— Хороши сплетни. А для чего мы ветку строим?