Совы в Афинах

Люди Деметрия обстреляли крепость в Мунихии с помощью машин для метания дротиков и камней. Оказавшись в ловушке внутри форта, Дионисий и гарнизон отбивались, как могли. Но они были в значительном меньшинстве, а из-за катапульт подъем на зубчатые стены стоил человеческой жизни. Через несколько дней после падения Мегары люди Деметрия взяли крепость штурмом. Македонцы внутри побросали оружие, когда увидели, что не могут сдержать своих врагов; солдаты Деметрия взяли Дионисия живым.

И затем, вместо того, чтобы самим разместить гарнизон в крепости Мунихия, люди Деметрия начали разрушать ее. Это впечатлило Соклея больше, чем что-либо еще, что они сделали. “Может быть, Деметрий действительно имеет в виду это, когда говорит, что хочет, чтобы Афины были свободными”, - заметил он за ужином на следующий день после падения крепости. “Кто бы в это поверил?”

“Не я”, - сказал Протомахос, откусывая кусочек угря. “Я просто подумал, что мы будем переходить от одного иностранного правителя к другому. Как насчет тебя, Менедем?”

“Я? Я просто надеюсь, что мы сможем сейчас уладить кое-какие дела”, - сказал Менедем. “Я позволяю Соклею беспокоиться о политической стороне вещей. Он из тех, кому нравится переживать из-за того, что он не может изменить ”.

В этих словах было больше яда, чем Менедем обычно вкладывал в свои слова. Соклей задумался, что же он такого сделал, что разозлило его кузена. Он ничего не мог придумать. Он просто был самим собой… не так ли?

Прежде чем он смог сосредоточиться на чем-либо, что он мог бы сделать, Протомахос сказал: “Говорят, Деметрий, наконец, войдет в город послезавтра, чтобы обратиться к Ассамблее и сделать все официально’.

На этот раз Соклей не стал придираться к тому, что они, кем бы они ни были, могли сказать. То, что сообщил проксенос, звучало слишком правдоподобно, чтобы он мог с этим спорить. Соклей действительно спросил: “Есть ли какой-нибудь способ, чтобы иностранец мог присоединиться к Ассамблее, когда перед ней выступает Деметрий? Я хотел бы услышать это собственными ушами”.

“Я сомневаюсь, что они будут участвовать, не для такой встречи, как эта”, - ответил Протомахос.

“Я думал о том же”, - нетерпеливо сказал Соклей. “Хочешь пойти, Менедем?” Он старался говорить как можно дружелюбнее.

Его двоюродный брат начал было трясти головой, но вместо этого пожал плечами. “Ну, почему бы и нет?” - сказал он. “Многие люди, которых я хотел бы видеть, все равно были бы на собрании”.

Собрание собралось в театре, недалеко от дома Протомахоса. Проксенос и двое родосцев рано покинули его дом, как они это делали, чтобы посмотреть трагедии и комедии. Несмотря на это, к тому времени, когда они добрались туда, театр был заполнен уже более чем наполовину. Во-первых, вход на Собрание был бесплатным. С другой стороны, после столь долгого подчинения Деметрию Фалеронскому и, через него, Кассандру, афиняне, казалось, стремились вернуть свою свободу. Это показалось Соклею хорошим предзнаменованием.

Когда рассвело и солнце наконец взошло, по сцене важно прошествовал мужчина. Люди показывали на него пальцами и что-то восклицали друг другу. Соклей подтолкнул Протомахоса локтем. “Кто это? Я его не узнаю”.

“Это Стратокл, клянусь Зевсом”, - ответил Протомахос. “Деметрий мог бы начать лучше”.

“Почему?” Соклей навострил уши при намеке на скандал. “Кто он? Что он сделал?”

“Он распущенный, высокомерный шут”, - сказал Протомахос. “Он играл в политику до Деметрия Фалеронского, и не слишком хорошо. Раньше он держал гетеру по имени Филакион. Однажды она принесла с агоры немного шейных костей и мозгов на ужин, и Стратокл сказал: ‘Вот чем мы, политические деятели, играем в мяч”.

Соклей издал звук отвращения. Менедем сказал: “Милый парень!”

“Не так ли?” Протомахос опустил голову. “А потом было время, через год после смерти Александра, когда македоняне отбили наш флот у Аморгоса. Стратокл каким-то образом первым узнал о битве на море и сказал всем, что это была победа. Он надел гирлянду и предложил принести жертву богам и раздать мясо. Затем, пару дней спустя, правда достигла полиса. Все начали проклинать его, и он сказал: "Зачем винить меня, когда я сделал тебя счастливой на два дня?”"

“Действительно, прекрасный парень”, - сказал Соклей.

Он сказал бы больше, но тут заговорил Стратокл: “Афиняне, для меня большая честь представить вам нашего освободителя от многолетней отвратительной тирании, Деметрия, сына Антигона!” Возможно, он и был мошенником, но обладал звонким баритоном, который без труда наполнял зал.

Деметриос вышел, чтобы встать рядом с ним. Они составляли странную пару, поскольку афинянин был невысоким и коренастым, в то время как Деметрий, обладавший богоподобным телосложением, возвышался над ним на голову и плечи. “Приветствую вас, жители Афин!” - сказал он, и его голос также превзошел голос Стратокла. “Антигон, мой отец, обеспокоен свободой и автономией всех полисов Эллады, и особенно полисов Афин, величайшего и известнейшего из всех полисов”.