Сожжение

– Сто рупий? – переспрашиваю я слабым голосом. – Я должна вам заплатить?

– Неужели я похож на благотворительную организацию, Лавли? – улыбается мистер Джхунджхунвала. – Да, это плата за то, что я вношу вас в свой реестр и подыскиваю вам роли.

Спускаясь по лестнице, ощущая, как плещется пепси в животе, я чувствую, будто меня обдурили. Во-первых, он взял с меня сто рупий, а во‐вторых, я от него ни за что не получу хороших ролей. Все эти люди – они решили надо мной подшутить?

Солнце на улице слишком яркое, и я прикрываю глаза рукой. Я слыхала, что Решму Гойал, которая сейчас звезда первой величины, нашел директор по кастингу в кафе «Коффи дэй». Там чашка кофе стоит сто рупий, и при мысли об этом я вздыхаю. Будь я богатой, я бы тоже могла таким образом идти к своей мечте.

Несколько минут я нахожусь в таком опустошении, что тупо иду по улице и могу только листать Вотсап.

Сестры пересылают мне полезные советы.

Предупреждение от профессиональной группы «Все диетологи Индии»: не ешьте одновременно апельсины и шоколад, иначе…

Не отвечайте на телефонные звонки с номера +123456: таким образом вашу сим-карту используют для международных…

Одна сестра пересылает мне шутку:

Почему Санта Сингх [35]ставит возле своей кровати полный стакан и пустой стакан? Потому что он, может быть, захочет пить, а может быть, не захочет!

Я поднимаю глаза и вижу парнишку в угловой лавке. Он кому-то пополняет баланс на телефоне – стирает ногтем защитный слой с карты, чтобы прочесть код, но при этом не отрывает взгляд от моих грудей.

– Молока моего захотел? – кричу я ему.

Я уже рядом со станцией, но в поезд не сажусь, а иду, иду, иду… Ноги сами сворачивают налево, направо, налево, и наконец я оказываюсь перед домом, который знаю очень хорошо. Двухэтажный дом, выкрашенный желтым. Дом Азада. И что с того, если он женат? Он сам говорил, что наш союз не может быть разрушен правилами, которые устанавливают люди. Но он уже много дней ко мне не приходит. Я так сейчас хочу его объятий. Хочу, чтобы он снова приходил ко мне и чтобы мы снова сидели на полу и ели шоколадное мороженое. Я бы ему рассказала про мистера Джхунджхунвалу. И он бы даже смог меня заставить над этим посмеяться.

Его рассердил тот наш разговор о женитьбе, это я знаю. Но он придет. Я смотрю на балкон в надежде увидеть его рубашку или штаны. Но бельевая веревка пуста. Только кеды Азада сушатся возле балконных перил. Он столько в них ходил, что я их и на таком расстоянии узнаю. Это Nike, даже еще лучше, потому что на них не одна птичка, а две. Азад всегда был в курсе новинок стиля. У меня сердце ноет, когда я вспоминаю, как он снимал эти кеды у меня в доме, в комнате, и обнимал меня…

Вдруг мужской голос произносит:

– Эй, матушка, вы уж не загораживайте путь моим клиентам.

Я оборачиваюсь. У меня за спиной авторемонтный гараж, он пахнет дизелем. Человек, который ко мне обратился – пожилой сикхский дядюшка. Видимо, владелец гаража. Он одет в серую форму, на голове красный тюрбан.

– А что такое? – протестую я. – Я, что ли, слон, всю дорогу тебе загораживать? Твои клиенты меня не обойдут, если захотят?

Но тут же пугаюсь: вдруг Азад меня увидит такую? Вот уж не хотелось бы. И я иду на попятный:

– Хорошо, дядюшка, – говорю я. – Вы попросили вежливо, и я уже ушла.

· Дживан ·

Мадам Ума стучит стальной оковкой своей палки по решеткам наших камер. Идет вдоль коридора, палка так и лязгает.

– Подъем! – кричит мадам Ума. – Подъем!

Звук приближается, а перед моей камерой останавливается. Я лежу на матрасе, хоть и не сплю уже, но день начинать не хочется. Шесть утра, жар солнца успел нагреть стены и кипятит воздух. Кожа стала липкой. Когда я поднимаю голову, мадам Ума показывает палкой через решетку:

– Особенно ты! – говорит она. – Из-за тебя вся эта суматоха. – Почему до сих пор не встала?

Мой случай привлек к женской тюрьме пристальное внимание. Телеканалы и киношники хотят показать, как мы тут живем и что делаем. Представляю себе, как они вползают сюда и наблюдают нас, будто мартышек в зоопарке: «Вот сейчас у заключенных час на просмотр телевизора. Потом они будут готовить еду». Чем больше запросов администрация отклоняет, тем больше ее подозревают. Администрация протестует, говорит, что это вопрос режима и безопасности. Но что скрывать нашей тюрьме? У нас настолько плохие условия? Общественность желает знать. И похоже, прошел слух, что какие-то заявки телевизионщиков утвердили. Так что перед прибытием съемочных групп тюрьма должна быть «благоустроена».

– Благоустройство! – фыркает мадам Ума, уходя прочь.