Сожжение

– Вы хорошо с ними поработали, – говорит она. – Не будьте скромником. Для политика это лишнее.

Физрук улыбается.

– Ну так как? – спрашивает она.

– Готов служить, – отвечает он. – С радостью приму тот пост, на который вы меня назначите.

Он идет к выходу, во всем теле легкость от разрешившегося напряжения.

Он пройдет мимо людей, пьяных от сладкого сиропа, у которых головы чуть не лопаются от осознания вдруг возникшей собственной важности. Пройдет мимо помощников и стажеров, молодежи из соцсетей, и больше не надо будет запоминать их имена. А дома, за ужином – без сомнения, праздничным, – он расскажет все жене. Физрук уже заранее наслаждается, как вдруг Бимала Пал говорит:

– Еще одно. Эта террористка, Дживан. Она, по опросам, высоко стоит в приоритетах избирателей.

– Ага, – говорит Физрук, захваченный врасплох таким поворотом разговора. Хотя должен был его предвидеть.

– Этот вопрос сам по себе не решится. – Бимала Пал озабоченно подносит руку ко лбу. – Что-то тут надо сделать. Общественность недовольна, что она там подает прошение о помиловании, ну и вообще.

– Я давал показания…

– Вот почему я к вам и обращаюсь, – перебивает Бимала Пал.

– А прошение о помиловании – ее законное право, так что я не знаю…

– Законное право? Вам еще многое предстоит узнать о политике, – улыбается Бимала Пал.

Ее улыбка гаснет. Бимала Пал смотрит, не моргая. Физрук чувствует, что вся его радость куда-то испарилась.

Совершенно ясно, что он должен сделать. Он набирает воздуху – заговорить, не в силах терпеть больше этого напряжения в комнате.

– Разве не всегда самые опасные мысли оказываются у тех, кто ведет себя тихо?

– Возможно, что так, – говорит Бимала Пал. – Послушайте, мы можем сделать это сразу, как получим власть. И для нас это будет огромной победой.

Физрук знает, что если террористка… ладно, если вопрос с террористкой решится в самом начале их правления, то одобрение правительства в народе будет безграничным. Они выиграют время на выполнение других обещаний, данных в кампании.

– Прошение о помиловании – вот и все, что стоит на нашем пути, – говорит Бимала Пал. – Понимаете, что вы можете сделать? Суд вынес приговор. Народ жаждет справедливости. В любом случае, – улыбается она, – вы разберетесь лучше всех. В конце концов, это ваша ученица.

· Лавли ·

День кинопробы! Туфли по дороге шлеп-шлеп, и я молюсь, туфельки, ради бога, только не порвитесь сегодня. Нижнюю юбку я завязала слишком низко, живот трясется, но нет времени исправлять. И снова на дороге продавец гуавы. Я его для смеха спрашиваю, сколько времени.

– А ты мои гуавы показала в своем телеинтервью? – огрызается он. – Если нет, чего я тебе время буду говорить?

Я смеюсь и машу рукой. Время я знаю, я все утро спланировала так, чтобы успеть на местный поезд в Толлиганг в восемь пятнадцать.

– Тут дамское отделение! – орет на меня какая-то тетушка. – Не видите, что ли?

– Пропустите, мадам, – отвечаю я с уважением. – Я иду в другое отделение.

– А! – говорит она, увидев мое лицо. – Вы ведь… я вас видела в…

Я протискиваюсь мимо.

В Толлиганге я иду по аллее. Под деревом какой-то мужчина гладит одежду утюгом на углях. Под другим деревом дворник выгребает пластик из канавы. Потом я вижу виллу, окруженную чистой белой стеной, сверху с нее свешиваются белые цветы.

Возле ворот на стуле сидит человек. Он тощий, как кузнечик, недавно остриженные волосы торчат ежиком. Он смотрит, как я подхожу все ближе и ближе, и говорит:

– Пожалуйста, матушка, не сегодня, тут сейчас кинопробы идут…

– Очень вы странный человек! – перебиваю я его. – Я иду именно на пробы!

На это он не знает, что ответить. Вид у него такой, будто начальник его уволит, но меня остановить он не смеет – настолько я хорошо выгляжу. Я полна уверенности. И что из того, если какой-то человек пытается поставить передо мной барьер?

За воротами – большое белое здание, рядом – аккуратный сад. Столько клумб, столько симпатичных скамеек – и все пустые, потому что народ предпочитает прохладу кондиционера.

Так что я распахиваю большую деревянную дверь и чувствую ветер на коже. Внутри – большая комната с цветными диванами, на них сидят люди с модными прическами. Ароматы их духов смешиваются, радуя мое обоняние. За стеклянными перегородками работают другие люди. На стене висят в рамках кинопостеры. Ресепшен – большой стол, на нем ваза с цветами, за столом дама в европейской одежде говорит по проводному телефону.

– Одну минуту, пожалуйста, – говорит она вежливо и даже улыбается мне.

Потом, в комнате с такими блестящими полами, что можно поскользнуться и сесть на задницу, появляется сама Сонали Хан и берет меня за руку.

– Лавли! – говорит она. – Мне так приятно, что вы смогли прийти! Ваш ролик меня поразил прямо сюда! – она прикладывает ладонь к сердцу. – Ролики с пробами я вижу все время, но ваш – нечто особенное.