Сожженная земля [СИ]

Кажется, тогда Кэрдан изменил стратегию. Он начал приезжать в поместье чаще, гостить дольше и быть с матерью ласковым и послушным сыном. Иртана поверила, что он исправляется и снова становится хорошим мальчиком. Ее сладким Кэром. Недовольство Эйдасом вернулось, вновь появились выплески раздражения в его сторону, начали обнаруживаться поводы для возмущений и придирок к нему. И так продолжалось во время визита Кэрдана и некоторое время после. А затем опять устанавливался мир, муж и жена начинали жить в относительном спокойствии. Но визиты сына становились все чаще.

По дневниковым записям Эдера реконструировала намерения и поведение Кэрдана такими, какими мать не могла их оценить. В какой-то момент Кэрдан заметил, что мать начинает отделяться от него и жить собственной жизнью. Что она больше не сосредоточена вокруг его существования. Что он утрачивает сыновнюю власть над ней. А самое главное, что она сближается с его отцом. Больше не защищает его и не восстает против мужа в попытках отстоять сына.

Этого Кэрдан допустить не мог. И он пожертвовал грубыми и жестокими забавами с крестьянскими девицами, драками и погромами соседей ради более уточненной игры. Он стал использовать более изощренную тактику, настраивая Иртану против мужа, возвращая семью в то состояние, в котором она пребывала все его детство и юность. Он начал возвращать себе былую власть.

А чтобы эффект манипуляций не выветрился за время его отсутствия, чтобы система не восстановила естественного равновесия, он стал возвращаться чаще. Но с определенного момента его усилия пропадали втуне.

В 1431 году записи Иртаны о его приездах стали совсем лаконичными и безэмоциональными. Упоминания его поступков, далеких от детских проказ, обрели беспристрастность. «Кэр и его друзья подожгли зернохранилище Тигаров. Хвала Создателю, Эйдас подоспел вовремя и потушил пожар магией. Иначе Кедари разорилось бы. Мы с Эйдасом приказали ему покинуть поместье. Пусть гуляет в Арейнате или возвращается к Фаэлон. Пора прекращать эти выходки».

Эдера сжала кулачки и сделала жест торжества, выкрикнув шепотом: «Да! Так ему!» Неужели родители наконец объединились, чтобы поставить на место великовозрастного пакостника?!

Начиная с 1431 года, параллельно отстранению Иртаны от сына и сближению с мужем, увеличился объем записей на ларено. Абзацев на ремидейском стало совсем мало, и они терялись в огромном объеме весталейского текста. Тогда Эдера вернулась к ранним дневникам и попыталась изучить записи на ларено. Она решила проверить, насколько успешными были ее самостоятельные языковые штудии в монастыре. Сумеет ли она раскрыть тайну весталейских записей леди Иртаны.

Непроглядная безлунная ночь объяла Кедари. Завтра предстоял очередной напряженный день страды. Но дневники «свекрови» так захватили Эдеру, что она забыла про сон и отдых. Ее познаний не хватало, чтобы разобрать записи Иртаны. Та владела ларено значительно лучше Эдеры. Но девушка смогла опознать начертания некоторых имен собственных.

Одно из них было — Ларгус. Еще одно, которое Эдера с легкостью опознала — Святая Устина. Нередко повторялись несколько женских имен, одно из которых — чаще других. Эрамия. Имя ассоциировалось у Эдеры с хрониками Обители Святой Устины. Феноменальная память феи услужливо подсказала, что так звали настоятельницу монастыря, управлявшую им два десятилетия в конце прошлого века. Ровно то время, когда леди Иртана была в возрасте воспитанниц Святой Устины.

Иртана училась в Обители? Это было очевидно. Женские имена принадлежали ее соученицам. Но почему она писала о них на чужом языке?! Быть может, они адресованы какому-то весталейцу? Или чтобы никто не мог прочесть и понять то, что она пишет о монастыре? Для чего такая секретность? Что могло быть в эти записях?

Тетради первых полутора лет почти полностью были исписаны ларено. С рождением «сладкого Кэра» чужой язык отступил. Сын определенно забрал внимание матери с тех событий или обстоятельств, которые она не хотела описывать на родном языке. Весталейские абзацы стали мелькать несколько раз в году, иногда лишь раз. И вот дневники с 1431 года вновь пестрели ими. Однако Ларгус, Эрамия, Святая Устина перестали фигурировать. Появилось новое женское имя. Улара. Кроме него, Эдера ничего не смогла распознать.

Редкие абзацы на ремидейском, проскальзывающие в весталейском письме, сухо излагали проделки Кэрдана в его приезды. В 1434 последовало лишь две кратких записи на ремидейском — одна о состоянии поместья, вторая о приезде Кэрдана. Он провел в поместье три дня и уехал в горы, ничего не натворив. Затем записи оборвались. Тетрадь закончилась чистыми листами.