– Видишь ли, с учетом того, что мой папа купил эту землю, еще как касается. Вы вторглись в чужие владения.
– Хорошо. Мы все равно уже уходили. – Фло хватает Ригли за локоть. – Пойдем.
Они делают шаг. Том поднимает винтовку.
– Мы еще не разрешили вам идти.
Фло стоит неподвижно, чувствуя, как бешено колотится ее сердце.
Том указывает на фотоаппарат:
– Отдай мне этот кусок дерьма, который висит у тебя на шее. Тогда мы вас отпустим.
– Нет.
Ригли делает шаг вперед:
– Оставь ее в покое.
– Не суйся, дебил. У нас с ней свои разборки. – Том направляет дуло винтовки на грудь Фло. – Я
Фло сжимает ремешок. Кровь пульсирует у нее в горле.
Но он того
Она опускает руки:
– Пошел на хер.
Он ухмыляется:
– Сука.
И нажимает на спусковой крючок.
Глава 22
У каждого из нас есть свое укромное местечко. Не только в физическом смысле. Это место глубоко внутри, где мы прячем то, что не должны видеть другие. Наши наименее приемлемые стороны. Я называю это
Я вынимаю жестянку с табаком и бумагой из тайника на шкафу, сворачиваю сигарету и выхожу из кухни. Стоя у задней двери, я глубоко затягиваюсь, наслаждаясь никотиновым приходом. И еще у каждого из нас имеются свои грешки. Зависимости, потребности, желания. Опять же, некоторые из них мы предпочли бы скрыть от окружающих.
Я думаю о маленьком черном магнитофоне.
Церковь не может похвастаться гуманным отношением к женщинам. Экзорцизм тому подтверждение. Совершенно не случайно в большинстве случаев экзорцизму подвергали молодых женщин. Женщин, которые могли находиться в депрессии, страдать от психических заболеваний или просто демонстрировать «распущенность и непокорность», отказываясь выполнять то, чего от них требовал муж или отец.
Любое «нежелательное» женское поведение могло быть приписано одержимости демонами, а следовательно подлежало «исцелению» при помощи насильственного ритуала экзорцизма. Который осуществлялся во имя Господа.
С годами англиканская церковь выработала более умеренный подход. Пасторская забота вместо агрессивного изгнания зла. Хотя, наверное, для многих стало бы полной неожиданностью узнать, что даже сейчас, во времена торжества и развития науки, во многих епархиях имеются
Я вспоминаю один вызов, на который, будучи еще куратом, выехала вместе со своим наставником, преподобным Блейком – плотным лысеющим мужчиной с пронзительным взглядом и ярко выраженным манкунианским[7] акцентом. Мне было двадцать семь, и у меня за плечами было уже три года обучения, когда нас вызвали к молодой женщине в район Медоуз в Ноттингеме.
Я ожидала, что все будет, как обычно: наркотики, алкоголизм, возможно, домашнее насилие. Но дело оказалось совершенно в другом (хотя подозреваю, что наркотики или алкоголь в этой истории все же замешаны). Молодая женщина, которую нам предстояло посетить, считала, что в квартире присутствовали потусторонние сущности. Она хотела, чтобы мы провели ритуал экзорцизма.
– Ты веришь в Бога? – спросил меня Блейк.
Мы сидели в его машине, помятой «Хонде-Цивик», решив перекусить в Макдоналдсе по пути к мрачному многоквартирному зданию, где жила эта женщина.
Я смотрела на Блейка поверх своего бургера, пытаясь понять, в чем подвох. До сих пор я всегда знала правильный ответ. Или, если точнее, выучила все ответы. Ночь за ночью я училась, одновременно подрабатывая. И всегда блестяще сдавала экзамены. Потому что умела как сдавать экзамены, так и вести дебаты. Умела говорить то, что люди хотели от меня слышать. Я училась быстро и упорно. Но я не умела лгать Блейку. С ним смысла блефовать не было, потому что он хорошо меня знал. Слишком хорошо. И неудивительно. Он спас меня, забрал с улицы, когда мне было шестнадцать лет.
– У меня есть вера, – ответила я.
– И ничто не способно пошатнуть твою веру?
Кусок бургера застрял у меня в горле.
Я сделала глоток колы. Трубочка забулькала в пластиковом стаканчике.
– Думаю, нет.
– Так что в каком-то смысле не имеет значения, существует Бог или нет, коль скоро у нас есть вера в его существование.
Я нахмурилась, не понимая, как мне ответить.
Он улыбнулся:
– Не переживай. Я не пытаюсь вовлечь тебя в религиозный аналог диспута о коте Шредингера.
– Тогда почему мы это обсуждаем?